Позже я узнал, что по предложению самого Азефа было решено раскрыть предо мною все его прошлое, чтоб окончательно меня осрамить. Эта трудная и ответственная задача была возложена на Б. Савинкова, который справился с нею с бесподобным мастерством. Его речь была сильна, красочна, гибка, восторженна и умна. Он обрисовал Азефа, как человека исключительных нравственных качеств, личная жизнь которого стояла на такой же высоте, как его общественная жизнь. Добрый семьянин, образцовый супруг, никогда не вступавший ни в какие компромиссы, обладавший всеми добродетелями революционера-идеалиста.
Затем, искусно сгруппировав все известные ему факты, Савинков развернул перед нами потрясающую картину революционной и террористической деятельности Азефа, описав до мельчайших подробностей его первенствующую роль в жизни партии, в подготовлении и устройстве всех крупных покушений, в особенности его участие в деле Плеве, которого он был инициатором, вдохновителем и главным творцом.
С понятным волнением Савинков продолжал рассказывать о других „делах Азефа“ — убийстве великого князя Сергея, покушении на Дубасова и т. д.,- покрывших главу „боевой организации“ неувядаемой революционной славой…
Ни одно крупное террористическое предприятие не было совершено без участия Азефа…
Допускать, что Азеф был провокатором и не выдал всех этих покушений, направленных против высших сановников империи, было бы безумием, отрицанием здравого смысла…
И Савинков продолжал… Наконец, он дошел до покушения против царя. Организация этого дела доведена была Азефом до редкого совершенства… Никакая сила в мире не в состоянии была спасти Николая II, если бы сами исполнители не дрогнули в последнюю минуту… Даже вмешательство Азефа не могло бы предотвратить развязки… И не его была вина, если дело не удалось…
Окончив свою речь, Савинков повернулся в мою сторону и сказал мне:
— Владимир Львович, вы историк, — более чем кто-либо другой, вы знакомы с революционным и социалистическим движением в России. Можете ли вы указать на биографию другого революционного деятеля, которая по своему блеску и величию могла бы сравниться с биографией Ивана Николаевича. И станете ли вы отрицать, что даже личности и деяние Желябова и Гершуни бледнеют перед делами Азефа…
— Нет, — ответил я, — подобной биографии я не знаю в истории… Но к вашему описанию я кое-что прибавлю: „Азеф не революционер, а агент-провокатор, за которым скрывается царская полиция…
