Во время сессии первых двух дум Азеф находился в постоянных сношениях с главными лидерами «крайних фракций». Когда первый русский парламент был распущен и в Териоках состоялось совещание перводумцев для выработки воззвания к народу, армии и флоту — Азеф не только участвовал на этом совещании, но, если верить заявлениям авторитетных лиц, исполнял там обязанности секретаря[29].
Азеф оставался с 1902 г. беспрерывно в главном центральном комитете партии социалистов-революционеров. Он участвовал как представитель партии на международных социалистических съездах в Амстердаме и Штутгарте. В центральном комитете он занимал чуть ли не первое место, благодаря исключительной роли, которую он играл во всех террористических актах, и своим «техническим способностям». Но он сам скромно стушевывался, когда поднимались оживленные прения по каким-нибудь вопросам теории или тактики. Кроме того, черта весьма любопытная — Азеф всегда оказывался с «умеренным меньшинством», настаивая на том, что прежде всего необходимо «всеми возможными средствами» завоевать политические свободы, а потом уж подумать о всяческих экономических и социальных проблемах, которые он, кстати сказать, считал второстепенными.
— Ну да, ну да, все это, конечно, хорошо, — говорил он, — но не сейчас, а гораздо позже, позже…
Однажды один из наиболее видных членов центрального комитета, редактор официального органа партии, после долгого спора с улыбкой сказал ему:
— В сущности, Азеф, вы настоящий кадет плюс бомбы[30].
Вся практическая жизнь партии зиждилась на нем и направлялась им. После ряда крупных покушений, успех которых приписывался исключительно его гению, его авторитет и власть в партии стали безусловными, абсолютными, непогрешимыми. На другой день после казни Плеве Екатерина Брешковская воскликнула, говоря об Азефе:
— Перед этим человеком нужно поклониться низко-низко… в ножки.
Азефу всегда принадлежало право решать в последнем счете. Иногда ему случалось в «боевой организации» уступать мнению других боевиков. Но во всех спорных вопросах он решал единоличной властью. Его самодержавная воля служила законом[31].
Среди пятидесяти террористов, которые за, время существования «боевой организации» входили в состав, об Азефе не было двух различных, мнений. Все перед ним преклонялись и обоготворяли его.
Бросить обвинение в предательстве против всемогущего Азефа, прошлое которого, казалось, возносило его на недосягаемую высоту, мог только или умалишенный, или человек, действительно обладавший неопровержимыми доказательствами и фантастической верой в его виновность.
