Позже он скажет: «До сих пор ума не приложу, как у меня получилось довести все до конца: трудности были куда серьезнее тех, что ждали меня в дальнейшем. Я превратил братьев, сестер, кузин и кузенов в певцов, а партитуры были сложные. Там были предательства, кражи, драки и дуэли — бесконечное множество сценических ситуаций, которые перекрещивались, сплетались и разрешались. Плюс ко всему, была еще и музыка!»
Мадемуазель Элен дополняет рассказ о спектакле: «Лукино с его красивым голосом и бархатистой кожей был прирожденная примадонна. Луиджи, тенор, был победительным рыцарем. Диди выступал в роли благородного отца. У малыша был глубокий бас. Боболино, старший из детей Кастельбарко, должен был играть изменника, собирающегося похитить героиню — Бенгальскую Розу. Драматизм бил через край. Репетировали долго. Каждый делал, что мог. Мы с Анной шили костюмы по указаниям Лукино. Действие происходило в Бенгалии, и костюмы были восточные. Графиня перебрала все свои туалеты, чтобы обеспечить нас тканями. Лукино, он же восточная танцовщица, выступал в широких шальварах из кисейного шелка и в длинном покрывале, но мы никак не могли придумать, из чего сделать необходимые ему для роли косы. Графа забавляли наши приготовления, и он решил помочь, принес паклю и смастерил восхитительный белокурый парик с длинными косами.
Когда все было готово, составили приглашения (платные!) для всей семьи. Успех оказался таким, что мы, прихватив чемоданы (с костюмами), давали представления в домах наших друзей». То, о чем умолчала гувернантка, позже расскажет сам Лукино: на следующий после премьеры день он «бездельничал, греясь на солнышке на балконе, а мои братья и кузины играли в саду. Я взял всю выручку и швырнул им, крикнув при этом: „Моим актерам!“ За эту выходку меня заперли в спальне вместе с моим мопсом». Что и говорить, жест был театральный и истинно княжеский.
На театральном поприще Лукино соперничал с отцом: тот тоже писал пьесы, но не комедии, а трагедии и даже оперные либретто! Эти спектакли собирали всех домашних, включая слуг. Лучше всего магия «представления» в узком кругу избранных передана в первой сцене «Гибели богов»: молодой виолончелист Гюнтер играет для семьи, собравшейся по случаю дня рождения деда, Иоахима Эссенбека. В ночной тишине струятся образы и музыка. Сначала мы видим портрет умершего отца в овальной раме, на нем — лицо старого аристократа. После этого на экране появляется лицо Иоахима и другие лица — здесь и гости, и служанки в гофрированных чепцах, дядя Константин, тетя, маленькие девочки, и, наконец, крупным планом нам показывают измученное лицо гувернантки.
