— то на ворот вешали еще фонарь с цветной картинкой: всадник, отдающий нищему половину плаща… Пронзительная, но мирная грусть, какую знал, должно быть, сам Вергилий, овладела тогда мной — и я долго вслушивался в незамысловатый рисунок народной песни, прежде чем тронуть поводья. Ведь я забыл, забыл об этом!
— Так вот, чем ты торгуешь. Памятью…
— Называйте, как вам угодно, но что такое человек, как не память о себе самом? Без нее он лишь болтливый мешок, кое-как набитый мясом и костями.
— Пожалуй, ты прав, — задумываюсь я. — Да, это стоило всего золота в моем кошельке!
— О нет, сударь, тут вы ошибаетесь. Что куплено за четыре скуди — стоит четыре скуди и ни байокко[12] больше.
— Странно. Выходит, здесь ты ведешь дела без прибытка?
— В моих книгах и прибыль, и убыль сойдутся, как надо, не сомневайтесь.
— Впрочем, это твое дело. А вот… Не могу разобрать, что за вещь опять ты вертишь в руках. Что это и сколько оно стоит?
— Ни вы, ни я, сударь, не узнаем, пока не зазвенит золото.
— Да ты, я вижу, мастер говорить изящными загадками.
Решившись, я насыпаю ему пригоршню червонцев, и да поможет мне Заступник Варфоломей[13] не ошибиться ни в стоимости, ни в покупке!
— Итак…
— Итак, за эту щедрую цену, сударь — луч света, разделенный витражом на зелень и серебро!
— Луч света? Что еще за вздор!
— О да, луч, но не всякий луч, а тот — особый, который в Вечном Городе, в церкви Святой Марии над языческим капищем Минервы[14], пал на сиденье скамьи, когда вы шли из исповедальни, исполненный столь ненадежного раскаяния. И такова была игра этого луча, что сами собой вспыхнули самоцветные камни на переплете забытого кем-то псалтыря, помните? Вы наклонились, чтобы рассмотреть инкрустацию — старинной и весьма искусной работы, — как вдруг заметили женщину, искавшую ее…
— Ты прав, купец, как же ты прав!
— Еще бы! Вы подобрали и протянули ей этот крошечный томик — а он был так нарочно и так изящно мал, что ваши с ней пальцы почти соприкоснулись — и тогда впервые заглянули ей в глаза. Но прежде вы этот переплет поцеловали, напомнив в свое оправдание из Иисуса Навина: «Да не отходит сия книга закона от уст твоих». На что она заметила: «Судя по тому, как двусмысленно вы богохульствуете[15], я застала вас где-то в промежутке между исповедью и епитимьей». Так это было?
— Так, — смеюсь я. — А я сказал ей: «Не для таких ли нечаянных свиданий Господь и предусмотрел этот промежуток? И можно ли успешно каяться, если грешнику не послан луч искупления, а вы, госпожа, и есть такой луч!»
