Я чуть не вскрикнула. Послала заряд ей в спину, но он только белыми всполохами прошёлся по коже. Карин ушёл от удара в последний миг.
Было безумно страшно за него. У него ведь никакой защиты, один удар — и внутренности наружу. Карин выживает только на быстроте и своей магии. Хотя прямой атаки не выдержу и я. Какой из меня лидер боевой группы! Смех один.
Но я всё равно вытянула перед собой меч и сосредоточилась, читая заклинание.
И тут меня овеяло свежестью. Я обернулась. Хен пришёл в себя и, неуклюже цепляясь рукой за стену, уже стоял на ногах. Сороконожка разодрала его одежду, плечо было залито кровью, но рана на глазах затягивалась. У меня немного отлегло от сердца: живой, благодарение Нигосу.
— Сатьяна, атакуй! — резко скомандовал Хен. — Парень, придержи коней, дай ей немного времени.
Я кивнула и ринулась в бой. Теперь мне было не страшно, мерцала серебристая защита, я знала, что Хен не подведёт.
Карин послушался. Мелькнул смазанной тенью, уходя из поля зрения. Сороконожка навалилась на меня, я увидела вблизи раскрытую пасть, множество зубов в три ряда, жадно сокращающийся зев. Это длилось всего мгновение, я тут же ушла в сторону, но благодаря этому зародилась идея. И в следующий раз, когда сороконожка накинулась на меня, я всадила оснащённый боевым заклинанием меч прямо ей в пасть.
Тварь завизжала на неожиданно высокой ноте. Заклинание взорвалось у неё внутри и, похоже, нанесло немало ущерба, потому что сороконожка на глазах усохла, став почти вполовину меньше.
— Давай, — стегнул голос Хена.
Карин сорвался с места, прыгнул на спину твари, пробежал до головы и вонзил окутанные зелёным пламенем клинки в расщелину между головой и телом. Сороконожка этого как будто не заметила, яростно вгрызлась в мой щит. Плети Хена плясали по её туше, высасывая магическую энергию, а я держалась, принимая удары и отвечая своими, редкими, но сильными.
И постепенно тварь начала слабеть. Она уже не сияла так ярко, как раньше, наседала не так сильно, я даже смогла отбросить её пару раз воздушным щитом. Сама я чувствовала себя превосходно, тело было как из железа, не ощущалось ни усталости, ни напряжения в мышцах.
Сороконожка была уже не больше собаки, и, когда в очередной раз плети Хена хлестнули по ней, вдруг рассыпалась на полыхающую голубыми искрами массу из тысяч мелких коричневых сороконожек. Искры прянули вверх, а сороконожки брызнули врассыпную, и я взвизгнула, потому что насекомых терпеть не могла.
