«Я — осколок льда. Я не чувствую ничего, тем паче — жалости».
Микаш замахнулся от плеча и в несколько ударов по горлу добил дэдрейку. Оставалось только отрубить голову, хотя бы одну из трёх. Мощные мышцы шеи никак не позволяли отделить её от тела — пришлось кромсать по дюйму. Пот тёк градом, мешаясь с кровью, руки занемели от натуги. Микаш потерял счёт ударам, прежде чем треснул последний лоскут плоти, и голова покатилась по увядающей траве, оставляя за собой багровую полосу.
Повисла тишина: замолчали все звери и птицы, не двигались сосны и ели. Застыл даже напоенный сыростью воздух.
Микаш вскинул голову. На опушке показалась фигура: девушка, невысокая и хрупкая. Её пышное одеяние было соткано из свежей изумрудной зелени. Ярче брильянтов на нём сверкала роса. Подол сплетался с травой и мхом на земле. Ног не видно, движения такие плавные, будто она скользила по тверди. Голову венчали оленьи рога. Черты лица тонкие, вычурные, словно вырезаны из белой липы. Корили голубые глаза-озёра.
«Почему в своей боли ты не слышишь чужую? Зачем рвёшь на части даже тех, кто хочет утолить твои страдания и спасти?»
Тело дэдрейки задрожало и вспыхнуло ослепительно белым светом, меняя очертания. На его месте возникла Лайсве. Красивая! Аж дух перехватило, защемило сердце. Она покачнулась, измазалось в крови свадебное платье, помутнели от боли глаза. Лайсве упала к ногам Микаша, шепча разбитыми губами:
— Прости! Прости! Прости!
Опустившись на колени, он протянул к ней ладони, но она обратилась в розы под его пальцами, разлетелась голубями. Нет её больше, как дивного сна.
Незнакомка замерла рядом с отрубленной головой. Удлинились сучковатые руки, оплетая Микаша колючим терновником, зашелестела листва:
— Заплатишь, душегуб. Самым дорогим заплатишь.
Микаш сощурился:
— Нет ничего, что мне дорого. Я не боюсь тебя, дух леса!
Исчезли заросли. С негромким хлопком незнакомка превратилась в Лайсве и ответила насмешливо:
— Я не дух, а ты — глупец. Пожалеешь!
Залаяли собаки, захрапели кони, взволновались голоса. Микаш обернулся — к нему спешил отряд. Лесного духа и след простыл. Дэдрейка как дэдрейка с откромсанной головой — ничего необычного. Может, привиделось?
— Всё в порядке? — встревоженно спросил Ульрих, спешиваясь. — Ух ты!
— Сотый! — возликовал Микаш и насадил голову на копьё. — Можем возвращаться.
Только бежал по хребту озноб и недобро следили с опушки глаза-озёра. Да пускай хоть эту собачью жизнь возьмёт!
