Туман над Одессой сгущался и приглушал гудки последних кораблей, остававшихся в гавани. Похолодало. Люди все реже выходили на улицы, достали пальто, шарфы, меховые шапки. Приближалось Рождество, и лучшие магазины были залиты светом, витрины заполнялись дивными товарами; афиши зазывали на зимние балы и благотворительные мероприятия, проводившиеся с целью помощи фронту. Продавцов мороженого сменили торговцы каштанами, портовые грузчики надели теплые куртки и перчатки; пар их дыхания смешивался с густым паром кораблей. Мое настроение ухудшалось. Зимой Одесса стала самым обычным городом. Я все реже виделся с Катей (она говорила, что очень устает) и все чаще употреблял кокаин, чтобы одолеть почти убийственную депрессию. Я, кажется, переусердствовал по части приключений. Годы опыта уложились в несколько месяцев. Я пренебрегал своей работой как раз тогда, когда стоило сконцентрироваться на ней. Я попытался уединиться с книгами и позабыть о Кате. Это оказалось невозможно. Однажды утром я решил встать пораньше и отправиться к ней, предложить все что угодно, лишь бы она бросила свою профессию и осталась со мной. Катя была неглупой, красивой девушкой и легко могла бы получить место в конторе или в магазине. Дядя Сеня помог бы ей.
В магазине Вагнера я купил Кате подарок – декоративного клоуна из лучшей украинской керамики. За несколько дней до сочельника завернул его в фольгу, обвязав зеленой ленточкой, и отправился в Слободку. В темном костюме, белой рубашке, галстуке-бабочке, темно-коричневом котелке и такого же цвета английском пальто, с подарком, я, должно быть, выглядел молодым человеком, готовым сделать предложение руки и сердца (хотя мне еще не исполнилось и пятнадцати). Для пущего эффекта я купил дорогой заморский цветок, из тех, что уже стали дефицитом, а в руке держал белую трость из слоновой кости с резным набалдашником, подаренную мне Шурой около недели назад.
Я дошел до старого дома в переулке, где жила Катя. Передняя часть, где торговали скобяными изделиями, еще не открылась, но я уже знал, как одним резким движением отворить дверь, даже если она заперта. Я вошел в темную, заваленную вещами лавку и на цыпочках пробрался к узкой лестнице, ведущей в комнату Кати. Она должна была выставить к этому времени всех клиентов, но я не хотел рисковать и беспокоить ее. Решив уйти, если у нее кто-то есть, я пробрался вверх по лестнице, приоткрыл дверь и увидел, что в кровати кто-то лежал и крепко обнимал Катю. Я пытался сдержать ревность, но потом понял, что узнаю эти мальчишеские плечи. Разумеется, это был Шура.
