— Если преступление совершено, оно должно быть наказано! — перебил Варшаньи судейский. — Так требует закон!
— Да, — согласился Варшаньи. — Но кроме норм закона есть еще нормы христианской морали. И вы напрасно перебиваете меня. Я еще не высказал свою мысль до конца. Я предлагаю забыть о проступках Гомбаша и более не подымать вопроса о них при одном непременном условии: Гомбаш вот сейчас, здесь, смиренно, как подобает христианину, попросит прощения у всех нас за то, что он внушал солдатам непочтение к нам, офицерам армии, к которой имеет честь принадлежать и он. Кроме того, — и это, я бы сказал, главнейшее условие — Гомбаш должен поклясться, — при этом Варшаньи поднял знакомый Гомбашу черный томик евангелия, — что он впредь никогда и нигде не будет вести с рядовыми предосудительных бесед, а, наоборот, явит для них пример верноподданности и дисциплины, каким и должен быть для низших чинов унтер-офицер.
— Господа! — протестующе взмахнул рукой обер-лейтенант Ференц. — Ну что мы тут будем устраивать церковное покаяние! Пусть господин Варшаньи сам принимает исповедь у своего бывшего ученика, если тот, конечно, захочет. Но ведь не заставите же вы человека думать иначе!
— Можно заставить!
— Выбить у этого унтера дурь из головы!
— Но, может быть, обер-лейтенант Ференц прав!
— Кто это сказал? Еще один заступник нашелся!
— Заступников тоже к ответу!
— Нечего потакать!
— Господа, господа! — простер руки майор, вставая. — Я понимаю и разделяю ваше негодование. Но умерим наши страсти, гнев плохой советчик. Давайте сначала выслушаем Гомбаша… Унтер-офицер Гомбаш! Вы внимательно слушали все, что о вас было сказано здесь. Надеюсь, вы сделали для себя выводы. Какие? Скажите нам.
Гомбаш сначала несколько растерялся, оказавшись на неожиданном для него судилище. Но постепенно пришел в себя и уже довольно спокойно смотрел на офицеров. Все глядят с неприязнью. Нет, есть сочувственный взгляд — обер-лейтенанта Ференца. И еще один офицер, рядом с ним, смотрит по-доброму, понимающе…
— Ну, мы ждем, Гомбаш! — поторопил председательствующий.
— Отвечай!
— Трус!
На какую-то долю секунды Янош остолбенел. Он — трус?! За мгновение перед тем он еще раздумывал, как повести себя, чтобы и не отступиться от своих убеждений, и вместе с тем не озлобить еще более своих самозваных судей. Но — трус! Это слово хлестнуло его, как пощечина. Он потерял самообладание, его словно горячим вихрем подбросило.
— Сами вы трусы! — выкрикнул он. — Это вы боитесь моих слов!.. Того, что говорю солдатам…
