Фиги тяжело и утомленно покачивались на ветвях, их мякоть под шершавой кожей была податливой — еще пара дней и они бы переспели. Я собрал их в деревянную миску и бережно понес к пещере.
Ахилл сидел перед входом вместе с Хироном, ящики с новыми дарами от Пелея стояли, нераскрытые, у его ног. Я заметил, как расширились его глаза при виде фиг. Он вскочил и бросился к миске прежде, чем я успел надлежащим образом поставить ее. Мы наелись до отвала, наши пальцы и подбородки сделались липкими от сладкого сока.
В ящиках снова оказались туники, струны для лиры и на этот раз, к его шестнадцатилетию, плащ, окрашенный драгоценным пурпуром из раковин багрянок. Это был плащ царевича, будущего царя, и я увидел, что он рад получить этот плащ. Ему пойдет, я знал, пурпур будет выглядеть еще роскошнее рядом с золотом его волос.
Хирон также приготовил подарки — снаряжение для пеших походов и новый нож на пояс. И наконец, я протянул ему фигурку. Он ощупал ее, кончики пальцев касались маленьких зазубринок, оставленных моим ножом.
— Это ты, — сказал я, глупо улыбнувшись.
Он поднял глаза, и я увидел в них огоньки удовольствия.
— Я знаю.
* * *
Однажды вечером, спустя несколько дней, мы допоздна задержались у угасающих углей костра. В тот день Ахилла не было пол-дня — пришла Фетида и задержала его долее обычного. Теперь же он играл на лире моей матери. Музыка была тиха и ясна, как звезды над нашими головами.
Я услышал, как Хирон рядом со мной зевнул, устраивая удобнее подогнутые ноги. Спустя миг музыка смолкла, и голос Ахилла громко спросил из темноты: — Ты утомился, Хирон?
— Утомился.
— Раз так, мы оставим тебя, отдыхай.
Обычно он не уходил так скоро, не спросив меня, но я и сам устал, так что не был против. Ахилл поднялся, пожелал Хирону доброй ночи и повернулся идти в пещеру. Я потянулся, наслаждаясь еще несколькими мгновениями у костра, и последовал за ним.
В пещере Ахилл уже забрался на ложе, лицо его было влажным после умывания из родника. Я тоже умылся, холодная вода охладила лоб.
— Ты еще не спрашивал о приходе моей матери, — сказал он.
— Как она поживает? — спросил я.
— Она в добром здравии, — ответил он — как всегда. Вот почему я иногда и вовсе не спрашивал.
— Это хорошо, — я набрал пригоршню воды, чтобы смыть с лица мыло. Мы делали его из оливкового масла, и оно густо и маслянисто отдавало оливками.
Ахилл заговорил снова: — Она сказала, что не может увидеть нас здесь.
— Мммм? — Я не ожидал, что он скажет что-то еще.
