После того, как все расходились, мы оставались — сидели у огня и слушали рассказы Пелея о его юности. Старик, теперь седой и увядший, рассказывал нам, как сражался вместе с Гераклом. Я сказал, что видел Филоктета, и он улыбнулся.
— Да, хранитель большого лука Геракла. Тогда он был копьеносцем и едва ли не храбрейшим из нас. — Подобные признания были в его духе. Я теперь понимал, отчего его сокровищница была полна даров в знак союза. Среди наших гонористых, задиристых героев Пелей был исключением — человек, одаренный скромностью. Мы слушали его, а слуги подбрасывали в огонь сперва одно полено, потом еще одно. Обычно лишь в сумерках нас отправляли спать.
* * *
Я не сопровождал его лишь когда он уходил повидать свою мать. Уходил он поздним вечером или же перед рассветом, пока не проснулся дворец, и возвращался раскрасневшийся и пахнущий морем. Когда я стал спрашивать, он охотно рассказал мне обо всем, но голос его был до странности бесцветным.
— Всегда одно и то же. Она хочет знать, чем я занимаюсь и все ли у меня в порядке. Потом говорит о моем положении среди людей. А в конце спрашивает, пойду ли я с нею.
Мне стало любопытно. — Куда?
— В подводные пещеры. — Туда, где живут морские нимфы, так глубоко, что даже лучи солнца туда не достигают.
— И ты пойдешь?
Он покачал головой. — Отец говорит, чтоб я этого не делал. Говорит, что смертный, который их увидит, вернется совсем другим человеком.
Когда он отвернулся, я сотворил знак, каким крестьяне отгоняют зло. Боги, храните нас. Меня чуть испугало то, с каким спокойствием он об этом говорит. В наших преданиях из общения богов со смертными никогда не выходило ничего путного. Но она же его мать, уверял я себя, да и сам он наполовину бог.
Со временем эти его посещения стали просто еще одной странностью, к которой я привык, как привык к чуду его ног или к нечеловеческой ловкости его рук. Когда я слышал, как на рассвете он возвращается через окно, я бормотал, не вставая с постели «В добром ли она здравии?»
И он всегда отвечал «Да, в добром». Иногда он мог добавить «Сегодня полно рыбы», или «Вода в заливе как парное молоко». И мы засыпали опять.
* * *
Однажды утром, в мою вторую весну во Фтии, он вернулся от матери позднее, чем обычно — солнце уже почти поднялось из моря, и с холмов слышались козьи колокольчики.
— В добром ли она здравии?
— В добром. Она хочет видеть тебя.
Я ощутил набежавший волной страх, но подавил его. — Думаешь, мне пойти? — Я не мог себе представить, что ей захочется видеть меня. Она известна своей ненавистью к смертным.
