— Отстань, — буркнула я.
— Пошли, горе мое, — вздохнула она.
— Это я-то горе? — возмутилась я. — Я с тобой три года мучаюсь. Ты неряха, не хозяйственная, криворукая, безответственная и дуреха.
Развернулась и покинула душевую с гордо поднятой головой. Сильвия догнала меня уже возле нашей комнаты. Она сердито посмотрела на меня, первая зашла в комнату, огляделась и собрала разбросанные вещи. Я села на стул, дожидаясь, что будет дальше. Точней, ждала, чтобы мне подсказали, что делать дальше.
— Ложись, — процедила сквозь зубы Сильвия.
— Куда? — спросила я.
— В кровать, — она встала возле кровати и ждала, пока я улягусь. — Да, на подушку. Люди спят на подушке.
А мне привычней в ногах! Но кого это интересует. Я переползла на подушку, моя недотепа примостилась рядом, укрыла нас и демонстративно закрыла глаза. Я вздохнула, положила на нее руку, еще вчера это была лапа… Сильвия некоторое время продолжала обижаться, затем повернулась ко мне, погладила по голове и тихо сказала:
— Прости меня, Марси.
— Купишь мне молока, ваш чай я пить не буду, — извинила я ее. — И сосисок.
— Хорошо, — кивнул хозяйка. — Спокойной ночи, Марси.
— Мр, — ответила я и провалилась в сон.
Мой первый день в человечьем теле проходил очень похоже на обычный кошачий. Во-первых, Сильвия унеслась на занятия, закрыв меня в комнате, а во-вторых, еды мне опять не осталось. Я забралась с ногами на подоконник и тоскливо обозревала хмурый осенний пейзаж. Уже появились первые студенты, но моей недоучки пока не было видно, и я отчаянно тосковала, слушая, как урчит мой собственный желудок.
— Эй, девонька, а ты кто? — раздался хрипловатый голос домового.
Я подняла голову кверху и посмотрела на него, таинственно промолчав. Хебер слез, увеличился в размерах и подошел к окну. В руках он держал крынку с молоком.
— Принес-таки, хрыч бородатый, — облизнулась я и спрыгнула с подоконника.
— Грабли-то убери, — недовольно проворчал домовой, пряча крынку за спину. — Кто такая, спрашиваю?
— Ты, что, борода, решил молоко зажать? Мое выхлебал, а свое не даешь? — напустилась я не него.
Старый хрыч отошел подальше, прищурился, вглядываясь в меня, потом крякнул и вернулся назад.
— Эк, тебя, бестолочь хвостатая, — он покачал головой и протянул крынку. — На, сердешная, попей. Кто ж тебя в человека-то оборотил?
— Будто не знаешь, кто, — жалобно сказала я и попробовала лакать молоко.
— Силька? — Хебер снова покачал головой, хмыкнул и запрыгнул на подоконник. — Как же ее угораздило-то?
