Железо… Его здесь, может быть, не меньше, чем самой земли — не оттого ли она красноватая, цвета засохшей крови. Если нагнуться и взять горсть неподатливой, сухой, жесткой почвы — пальцы обязательно ощутят меж ее шершавыми комьями угловатость осколков. Полусъеденные ржавчиной, они и совсем крохотные, и огромные, в ладонь. Тут же почти ставшие прахом клочья противогазных коробок, черные от времени патронные гильзы. Они крошатся, если к ним прикоснуться… Если приглядеться, в отдалении глаз отыщет пологие, едва заметные бесконечно длинные бугры. Будто великан пропахал когда-то через все поле множество широченных борозд, одну рядом с другой. За годы они оплыли, сгладились, поросли тощей травой.
Нет, это не борозды великаньего плуга остались на поле, а бесконечные ряды могил захватчиков.
В первые дни мая сорок четвертого года, когда наши войска штурмовали Севастополь и немцы уже поняли, что не удержат его, они, ища спасения, повалили к мысу Херсонес.
Но дальше отступать им было некуда — высокий обрыв и волны, бьющие в красноватые скалы… От возмездия не ушел ни один захватчик.
Еще и теперь, через много лет, если подойти к самому краю кручи и взглянуть вниз, где меж ноздреватых глыб плещет волна, можно увидеть кое-где среди камней помятые, обглоданные морем, черные остовы немецких машин.
Есть вблизи мыса небольшая бухта. Она окружена скалами, причудливо источенными волнами и ветром. Кто знает, в чем тут секрет, но вода в бухте имеет какую-то особенную голубизну. Не потому ли эту бухту так и называют — Голубой. В жаркие дни здесь многолюдно, манит необычной прозрачности прохладная вода, манят многочисленные сквозные промоины в скалах, словно двери, распахнутые в беспредельность моря. Мирным покоем дышит Голубая бухта. Ничто не напоминает глазу о днях войны. Глазу — да.
Но есть память сердца…
Июль сорок второго. Тяжелое время войны для нас… Немцы вели тогда свое самое яростное, третье по счету, наступление на Севастополь.
Защитники черноморской твердыни сделали все, что могли. Двести пятьдесят дней они стояли неколебимо. Но силы были слишком неравны.
Поступил приказ оставить Севастополь.
Берег на десятикилометровом пространстве между городом и мысом Херсонес стал местом, куда, выполняя приказ об эвакуации, отходили, отбиваясь от врага, тысячи бойцов с оставляемых ими рубежей.
«Это есть наш последний и решительный бой…»
Огненные слова «Интернационала» не раз вспыхивали в те часы над полем у Херсонеса, над полем, которое все дымилось от разрывов фашистских снарядов.
