Пробьет час, горе перельется в ненависть, ненависть — в месть, а месть станет оружием.
Ударилось яблоко в грудь Зуха, скатилось и легло неподалеку. Он ничуть не удивился, лежа все так же навзничь, нащупал яблоко и с хрустом откусил от него.
— Только что лежал и молил: яблочко, сорвись, ко мне скатись!послышалось из-под бронетранспортера. — Чудны твои деяния, господи! — Зух вылез из-под машины, сел, положил надкушенное яблоко на подол гимнастерки и, словно совершая молитву, скрестил ладони на груди:- Слава тебе, истинный боже, за милость, явленную мне!
Совсем близко раздался смех. На глас божий он не походил вовсе нежный, свежий, молодой.
Перед Зухом стояла тонкая, с пышными черными волосами, с налившимися, но не тронутыми поцелуем губами и с такими глазами — весь мир в себя утянут… сказать бы, девочка — плечи уже округлились и груди на место, куда назначено, успели стать, сказать бы девушка — лицо еще совсем детское.
— Уф, а брови-то!.. Войдешь — заблудишься! — усмехнулась она, глядя на эти черные, густые, почти смыкающиеся брови, тень от которых притемняла голубые Зуховы глаза. Есть такая примета: у кого брови близко сходятся, тот и невесту сосватает близкую — с соседней улицы или из соседней деревни, не дальше. А тут перед Зухом стояла испанка, в крови которой горело жаркое солнце далекой Андалузии. Хотя… разве она ему невеста?..
— Уф, а глаза-то! — сказал он. — Нырнешь — не вынырнешь.
— Вынырнешь, В моем глазу сор не держится. Парень еще раз яростно отхватил от яблока.
— А вкуснотища! М-м-м… — Он хитро улыбнулся и, поворачивая яблоко, трижды чмокнул его:- Это — щечка левая, это — щечка правая. Ну, а это? Это — губки твои алые!
— Тогда я вечером ведро яблок принесу. Целуй себе ночь напролет… очень серьезно сказала девушка. — А не хватит, картошка есть. Подсыплю…
Убила!
Нет, жив еще бравый сержант. Вскочил, отдал честь:
— Сержант Любомир Зух!
Девушка встала по стойке смирно, кончиками пальцев по-военному коснулась виска:
— Мария Тереза Бережная. Звания нет.
— Мария… — удивленно повторил парень, — Тереза… Одной — и два имени сразу. Фамилия одна, а имени два. Чудеса!.. Что ж — чудесного на свете много. Может, еще и больше, чем обыденного.
В Испании, на земле благословенной Андалузии, родилась Мария Тереза и двенадцать лет своей жизни там прожила, там росла. Счастливая была она: есть захочет — ломоть хлеба найдется, хоть и в единственное платье, но всегда одета, отец с матерью живы-здоровы, рядом с ней, трое маленьких братьев здесь же бегают, и порою, утверждая прочность этой жизни, в хлеву закричит ослик, прокудахчут куры, кукарекнет петух. Голос этого красного, с золотыми крыльями петуха Мария Тереза помнит и сейчас. А утренний туман над рекой Гвадалквивир так бел и густ, что войди в него и плыви. Но беспечальная пора, когда плаваешь в туманах, миновала быстро. В одно утро над Гвадалквивиром вместо белого тумана поднялся черный дым. Огнем занялась Испания. И вся жизнь пошла прахом. Отец Марии Терезы ушел воевать против мятежников Франко и пропал, мать ушла, чтобы отыскать его, и тоже не вернулась. Гнездо опустело, птенцов разбросало кого куда. Много сирот таких, как Мария Тереза, приютила Страна Советов.
