В некоторых коллективах было так: к кому подойдет клиент, тот им и овладевает. В 1-м коллективе города Армавира я видел, как столики были поставлены полукругом на равном расстоянии от входной двери. При появлении клиента каждый адвокат приподнимался со своего стула, кланялся и делал движение в сторону клиента, как бы приглашая его к себе. Мне это напомнило дореволюционную адвокатуру в Москве. Стоя в ряд под стенкой городской думы, они делали шаг или два в сторону проходящей толпы и говорили: «Я пишу прошения, прошения я пишу», а затем возвращались на место. Если клиентов нет, все удаляются в заднюю комнату покурить и поболтать. Оставаться в зале никому нельзя, так как может зайти клиент и стать жертвой оставшегося. Некоторые друг с другом уже не разговаривают. Раз открылась дверь. Я не удержался и воскликнул: «Девочки, гость приехал, пожалуйте в залу!». Все рассмеялись, но каждый с поспешностью и с серьезным лицом занял свое место. Оказалось, что вошел клиент всего на три рубля. Все успокоились и вернулись в заднюю комнату докуривать папиросы.
В 3-м коллективе защитников в гор. Ростове-на-Дону, с которым я имел постоянную связь, после пяти часов вечера и до глубокой ночи шел как бы предпраздничный базар. Часть клиентов сидела снаружи на лавочке, дожидаясь очереди, внутри давка, накурено, как в биллиардной, шум, у каждого столика тоже очередь. Одна клиентка плачет, другой смеется, третий что-то говорит, перегнувшись через столик, адвокату, трещит телефон, стучат пишущие машинки. Неожиданно вывешивается табличка: «Касса закрыта, сегодня приема больше нет»…
Коллективы носят разные названия. Иногда номерные, иногда «Октябрьский» или «Имени Дзержинского» и пр. (Звучит: «адвокатура имени палача Дзержинского».) Я предлагал назвать наш коллектив, где было трое судебных работников старого времени, «Утоли мои печали».
Если принять во внимание отвратительную постановку адвокатского дела, когда всякая моральная связь и доверие между клиентом и его защитником разрушены и адвокат превращается в вокзального носильщика «бляха номер такой-то», что в «коллективах» за прилавком стоят люди зачастую не только весьма сомнительной политической и моральной честности, а иногда — просто агенты НКВД; если принять во внимание, что многие адвокаты ведут дела с помощью подхалимства перед судом, взяток, тайного распития водки и угощения судей и прокуроров; если принять во внимание, что каждый честный и не идущий на компромиссы адвокат зависит не только от судьи, прокурора и исполкома, которые терпят его только до поры до времени, но даже от какого-нибудь малограмотного секретаря суда, который просто может не дать дела для ознакомления, так как ему «некогда», что каждое слово адвоката, публично или не публично сказанное, берется «на учет» и даже записывается, как материал против него, — станет совершенно ясным, что русская свободная и независимая адвокатура, эта прекрасная вольная профессия, носительница идеалов правды и добра, превращена и выродилась в унизительное и отвратительное ремесло, подчас весьма опасное для честного адвоката. Решительная, смелая, настойчивая, независимая и свободная защита в советском суде — несбыточная мечта.
