— Пойдем, пан. Здесь есть добрый ресторан Янковского. Мы там за чаркой и поговорим, а то насухую не люблю разговаривать, — Личинский засмеялся, и они. вышли вместе на Немецкую улицу. — Здесь, в Вильне, — сказал Личинский, — у меня у одного такой магазин. Больше ни у кого нет! Я торгую не только на губернию, а на всю Россию. Вот! Я пана всему научу и отпущу ему наилучший товар.
Они вошли в небольшой чистый ресторан. Рыжий поляк, стоявший за стойкой, дружески закивал Личинскому.
Тот подал ему руку и сказал:
— Будем угощать пана из Петербурга. Дай нам старой вудки и настоящих колдунов. Ну, пан, присаживайтесь, будем разговаривать.
Патмосов сел к столу, Личинский опустился против него, и Борис Романович стал рассказывать ему о том, что хочет открыть в Петербурге магазин с продажею вещей по двадцати копеек каждая, а для такого магазина надо сделать набор всякого товара.
— Хороший магазин, — оценил Личинский. — Универсальный! Ха-ха-ха! И запонки, и игрушки, и китайская ваза, и все по двадцати копеек! Покупай, денег не жалко. — Он громко рассмеялся. — Я сам торгую больше по объявлению. У меня все есть, а как подходит Рождество, так я на всю Россию торгую: убранство для елок от трех рублей до семидесяти пяти! Кто бы подумал, из Сибири выписывают. Да! Разные часы, разные такие шахер-махерства, пустяки — все выписывают. Сочинил я раз очки, в которые видно то, что за сто верст, — и те покупали! Народ дурак. Магазин с каждой вещью по двадцати копеек — очень хороший магазин. Я пану покажу весь товар. Теперь уже темно у меня в магазине. Завтра придете, я вам все покажу…
Патмосов с трудом перебил его:
— Брахман вам кланяется, с женой своей.
— О то Брахман! Хорошо тоже торгует! Часовой магазин открыл, а раньше только починкой занимался. Это как швейцарские часы в Берлине по два целковых появились, а он их по четыре; на том и нажился. Мы с ним большие друзья. Хороший человек!
— Он мне про вас много рассказывал; сообщил, между прочим, о том, как вам тут посылочку прислали. Ха-ха-ха!
— О, черт бы побрал их! — Личинский ударил кулаком по столу. — Жить буду, никогда не забуду. Такая пакость случилась, что вы себе и представить не можете!
— А что за штука? — спросил Патмосов. — Правда, женская голова и мясо?
— Ну да! Вот пан Янковский знает, — и он указал на буфетчика; тот лукаво улыбнулся. — Приносит ко мне повестку с вокзала сторож и говорит: «Пожалуйте, вам посылка». Прихожу я на вокзал, а там картонка такая — я такие картонки из Лодзи получаю, — а подле картонки и начальник станции, и жандармский офицер, и унтер-офицер, и господин в штатском. И все кричат мне: «Пожалуйте! Что это вам за посылка?» Я смотрю и читаю: «Вильно. Станиславу Личинскому, Немецкая ул., 68». Говорю: «Мне, надо быть, из Лодзи товар». — «Будьте добры, вскройте». Подхожу я к картонке и слышу — дух из нее странный. Как раскрыл ее… Пан Йезус Христус! Что это? Голова изрезанная и какое‑то мясо нарубленное. Я думал — упаду! А они говорят: «Позвольте узнать, от кого?» Да я почем знаю? Уж меня после таскали-таскали! А посылку в Петербург отправили.
