Прохоров распахнул дверь соседнего номера. Дьякова сидела неподвижно. Сергей Филиппович подошел к ней и громко воскликнул, стараясь сделать радостное лицо:
— Елена Семеновна, вот не ожидал встретить вас!
Дьякова подняла на него безучастный взгляд. Ее лицо выразило удивление, она приподнялась и спросила:
— Что вам угодно? Про какую Елену Семеновну вы говорите?
— Про вас, — сказал Прохоров.
— Вы ошиблись. Я — Васса Алексеевна Томилина.
— Вы не узнаете меня? Я — Прохоров… Сергей Филиппович Прохоров, которого вы обещали позвать к себе, если вам будет грозить опасность. Неужели вы позабыли?
Дьякова отшатнулась.
— Вы ошибаетесь, я позову прислугу! А вам что угодно? — обратилась она к Патмосову.
— Ничего, — ответил тот беспечным тоном. — Хотел представиться как сосед. Борис Романович Патмосов!
— Очень приятно, но мне некогда. Я должна одеться и прошу вас пожаловать ко мне в другое время.
Патмосов кивнул с улыбкою, сел в кресло и сказал:
— Простите меня великодушно, но я устал и посижу у вас немного. Мой приятель, может быть, сумеет напомнить вам о себе.
— Я возмущена вашим поведением, — резко сказала Дьякова. — Я позову прислугу.
Она направилась уже к звонку, но в этот момент дверь открылась, и вошел Пафнутьев в сопровождении высокого господина со строгим лицом.
Патмосов встал ему навстречу и тихо сказал:
— Она сейчас под гипнозом.
Вошедший доктор решительно подошел к Дьяковой, которая смотрела на него изумленным взглядом, резко протянул к ней руку и громко, повелительно сказал:
— Спите!
Дьякова вздрогнула.
— Спите! — повторил доктор.
Пафнутьев и Прохоров подскочили к молодой женщине, которая пошатнулась. Голова ее запрокинулась, глаза закрылись.
— Положите ее на постель, — сказал доктор, — занавесьте окна! Нужен совершенный покой.
Он откинул полог алькова. Прохоров опустил шторы.
— Теперь расскажите, что было.
Прохоров взволнованно передал все виденное. Доктор слушал его внимательно, потом на мгновение задумался, после чего спросил:
— Как вы думаете, сколько времени могли продолжаться его опыты?
— Со дня знакомства, то есть три-четыре месяца.
Переверзев покачал головою, но затем успокоил:
— Ничего! Мы, может быть, поможем ей. Пусть теперь она спит; надо совершенно устранить его влияние. Сейчас я сделаю ей соответственное внушение, а потом, когда она проснется, было бы хорошо перевести ее в совершенно иную обстановку.
— Мы это можем сделать сейчас, — сказал Пафнутьев. — Автомобиль здесь, я возьму номер в «Большой Московской» гостинице, и она очнется там.
