— По-моему, это как-то наивно, — сказал я.
— Ну да, ведь это же мило. Вы изучаете восемнадцатый век. А вы не знаете, какой обезьяний гогот поднялся в вагоне и как трудно мне было прекратить это, — сказала Нина Алексеевна чуть не со слезами.
— Я вам очень благодарен, — сказал я.
— Вы мне нисколько не благодарны. И вы не понимаете, как роняет вас это соперничество с Розаем, — ответила Нина Алексеевна.
— Ну, мой друг, вы видите какие-то драмы там, где их вовсе нет. И притом я даже не хочу понимать, о каком соперничестве вы говорите, — неискренне сказал я и отошел к печке, потому что Вера была там. Поезд в это время загудел, приближаясь к станции.
— Верочка, все это вздор, неужели вы в самом деле волновались из-за вздора, — закричал я на ухо Вере.
Когда поезд остановился, я вышел из вагона, и Вера моментально прыгнула вслед за мной. Я сказал ей, что сегодняшний день у меня счастливый и поэтому — но только на один сегодняшний день — ей прощается все. В доказательство я сдержанно поцеловал ее в щеку.
— Я знаю, почему вы счастливый. Вы просто меня разлюбили, — сказала Вера.
— Мы не говорим на эту тему, — сказал я.
— Вы не хотите меня целовать, — сказала Вера.
— Нет, отчего же? — сказал я и снова слегка поцеловал ее в щеку.
— У вас какие-то смешные поцелуи, от которых можно умереть, — сказала Вера.
А я был так счастлив и так любил эту неверную, милую Веру, что никак не мог допустить ее смерти. Впрочем, она сама взяла в свои руки всю инициативу и просто повисла у меня на губах.
Мы еле успели вернуться в теплушку. Поезд снова тронулся. Мы колесили по всяким станциям, возвращались назад, останавливались на запасных путях, потом снова тронулись и ехали без остановки всю ночь. Мне не хотелось уходить на нары; я сел у печки, и Вера осталась со мной. На ходу теплушка звенела и вздрагивала. Мы говорили полным голосом, потому что никто нас не слышал.
— Значит, вы не разлюбили меня, — сказала Вера и взяла меня за руку.
— Мы с вами совсем не говорим на эту тему, — ответил я, — сегодняшний день уже кончился.
— И вы больше не счастливы? — спросила Вера, но я не ответил, осторожно отодвинул руку и стал говорить Вере, какой она будет удивительной актрисой.
— У вас уже есть главное, Верочка, у вас есть какой-то естественный артистизм, — говорил я.
Вера перестала мне отвечать и смотрела в огонь.
— Иду спать, — сказал я и ушел на нары.
Вера осталась одна. Я долго не мог заснуть и смотрел, как Вера с расстроенным лицом сидит у огня. Ей тоже нужно было принять решение.
