Я подозревал об этом, но был слишком самонадеян — и вот расплата. Несколько дней я держался лишь на силе воли и щитах, так умело наложенных Рашем, что маг дома ДеРейст не сразу смог их сковырнуть. После осталась лишь сила воли. И самым поганым во всем этом было то, что палач даже не задавал никаких вопросов — это было ни к чему. Все, что бы не захотел узнать, Зейт мог выведать через свою сеть шпионов, которую мы все никак не можем вычислить полностью, постоянно убирая лишь тех, кого проще всего вычислить — шестерок. Мои знания врагу были ему ни к чему. Он просто наслаждался тем, что я сам попал к нему в руки.
Не знаю, сколько времени прошло. Последние часы выдались особо тяжелыми, я уже готов был умереть, внутри смирившись с тем, что проиграл везде и во всем. А затем они привели Яну. Все исчезло. Буквально все. Я был парализован заклинанием, напичкан разнообразными ядами, которые палач неизменно обильно наносил на все свои инструменты, но в тот миг не существовало даже боли. Только она. И лишь тогда я понял, о чем именно говорила ведьма: Яна так сильно сопереживала мне, что это была своего рода любовь. Еще не совсем то, что нужно, но уже достаточно, чтобы лед в моей груди тронулся.
А после мой хитрый и коварный враг перебросил нас порталом на Плато. Сначала, поняв где мы, даже несмотря на ужасную боль, я едва не расхохотался: Яне здесь ничего не грозило даже с ограничительным проклятием. Но как? Как это возможно?! Неужели исследователям Зейта удалось восстановить утраченные технологии абсолютных порталов?
Затем я увидел лиану, о злобе и агрессивности ко всему живому которой у нас слышали даже дети. Все остальное отошло на второй план. Как я могу помочь? Тело откликалось с трудом. Казалось, я все более утрачиваю контроль. И, лишь проговаривая предупреждение о лиане, вспомнил, как Яна рассказывала мне, что уже встречалась с этим монстром ранее и едва не погибла. А затем снова вошло в силу ослабленное на время заклинание паралича, лишив меня возможности сделать хоть что-то. Я все слышал и понимал, но даже моргнуть по своей воле не мог.
День. Два… Месяц. Я мог только лежать, прислушиваться и думать-думать-думать. Стены темницы, в которой оказался заперт, поддавались неохотно, но день за днем я подтачивал их неимоверными усилиями со своей стороны.
А Яна ухаживала за мной и даже ни разу не пожаловалась. Она была и няней трем малышам, но успевала всегда и везде. А еще она разговаривала со мной каждый вечер, рассказывая о своем дне и не давая мне тронуться умом от бездействия.
