Откуда это? Почему вдруг так неожиданно взорвалось все в нем против этого узаконенного беззакония?.. Что это — прозрение, упрямство, проступившее с возрастом, или качественный скачок, подготовленный всей его предшествующей работой в атомной отрасли?..
Он повернулся спиной к окну, внимательно, но с брезгливым чувством осмотрел свой новенький, только принятый у строителей, необжитый еще кабинет. Вспомнил вертлявого, шутовской внешности заместителя директора по общим вопросам, который ходил по рабочим комнатам и напрашивался на комплименты.
— Ты посмотри, какой я тебе колер подобрал! А? Отец родной?! Люстра в вафельку, стены в пупырышку, тон мебели — к раздумьям!.. Твори, выдумывай, пробуй!.. Ну как? Отец родной?.. Не гневи бога! Стулья мягкие, бордо! У министра таких нет. Ей-бо! Сам видел. Ну как, доволен?
— Доволен, — ответил Палин, подводя замдиректора к окну и кивая на «свинорой» снаружи. — Там когда наведешь порядочек, чтоб в мелкую пупырышку?
Зло зыркнув на Палина, заместитель директора мигом выметнулся из кабинета.
«Все чистенько, все новенько…» — с раздражением подумал Палин и ощутил нечто, похожее на чувство стыда. Перед кем и чем, до конца не сознавал еще. Может быть, перед этим морем, синеющим вдали, которому угрожает радиация, или перед тем давним, что глубоко сокрыто в душе и теперь просится на суд людей.
Он быстро прошел к шкафу, надел пальто, кепку и вышел из здания.
В лицо ему дунул апрельский ветер, наполненный запахами сырой, высыхающей земли, камня, ржавого железа, дымка битума, разогреваемого в огромном черном котле. В костер под котлом женщина в измазанном растворами комбинезоне и желтой каске подкладывала обломки досок.
Ветер часто менял направление, и тогда рабочий, по-особенному деловой запах стройки сменялся густым, влажным и бодрящим дыханием моря.
Палин с удовольствием и глубоко вдохнул в себя воздух, улыбнулся солнцу, небу, женщине, которая мельком глянула на него, услышав стук закрывшейся двери, далекому, искрящемуся золотом морскому горизонту.
Ступеньки и асфальтовую дорожку еще не соорудили, и Палин спрыгнул с порога на влажный песок. Подойдя к траншее, заглянул в нее и медленно, заложив руки за спину, щурясь от весеннего солнца, побрел вдоль траншеи к берегу.
На огромном, вздыбленном буграми просторе промплощадки лежали причудливые, изломанные на неровностях земли тени…
Он шел, оставляя после себя на рыхлой, влажноватой еще земле четкие рифленые следы. Грунт кое-где обвалился в траншею и засыпал трубу. Палин с досадой подумал, что в этих местах нельзя будет промерить активность сбросов.
