— А кто тогда я? — потрясенная, остановилась я возле арки у входа в какой-то незнакомый двор, куда мы забрели, пока шли, не глядя по сторонам.
— Я не знаю, кто мы, и мы узнаем это только потом, когда уйдем отсюда, — завернул он внутрь арки и направился к пустой детской площадке.
Зеленые качели медленно двигались взад-вперед, и Петя остановил их своей рукой. Смахнув с них темную пыль, он сел на них и начал неторопливо раскачиваться. Интересно, а живет ли он сам согласно своим правилам, не придавая значения возникающим внутри него эмоциям? Или он достиг более высокого уровня и просто разучился испытывать какие бы то ни было эмоции? Потому что за эти два дня нашего с ним общения я ни разу не заметила на его глазах даже намека на появление слез. У него не дрогнул ни один мускул при упоминании о гибели родителей, а мимика осталась прежней: отрешенной и как будто безжизненной. Улыбку на его лице мне также не приходилось наблюдать, только легкое подобие ей. И что же все это значит? Он научился жить без эмоций? Но разве это нормально?
— Петька, привет! — от пронзительного крика я вздрогнула и повернулась в сторону арки, откуда послышался голос.
Веселая, резвая бабуля вприпрыжку подбежала к нам, размахивая тяжелыми сетками.
— Привет, баба Нина! — произнес Петя и снова даже не улыбнулся. — Это Полина, — указал он на меня.
— Здравствуйте! — бабуля оглядела меня с головы до ног, и этот взгляд почему-то показался мне неодобрительным.
— Здравствуйте, — ответила я, решив, что это какая-нибудь знакомая Петиной бабушки.
— В магазине сейчас вашем была, — начала с возмущением баба Нина, повернувшись в сторону Пети, — ценники опять не меняют, а на кассе выясняется, что цена вообще другая! Вот что с ними делать! — негодовала она.
— Я скажу им, чтобы поменяли, — ответил Петя, чуть посильнее раскачавшись и задев ботинком густой песок, которым была усыпана земля под его ногами.
— Внучке хотела купить гостинцы, — продолжала неугомонная бабуля, — набрала, значит, в корзину продуктов. На кассу прихожу, и тут выясняется: конфеты не сорок рублей, а сто десять, оказывается, стоят, сыр не семьдесят рублей, а двести двадцать! Безобразие просто! — громко высказывала она свое недовольство.
— Да ладно, баба Нин, не расстраивайтесь, без конфет зубы целее будут, — спокойным голосом сказал Петя, остановив качели. — Вы лучше мне расскажите, как там внучка ваша Настюша себя в лагере ведет. Не хулиганит?
— Еще как хулиганит! — выражение лица бабы Нины тут же изменилось, и она оживленно начала рассказывать про свою внучку. — Пол-отряда мальчишек перебила уже, драться любит, прям как я в детстве, — хихикнула она. — Аленка мне все притыкает этим: говорит, в тебя пошла, такая же скандалистка, а мне так приятно! — расплылась бабуля в улыбке. — Моя внученька!
