Поскольку наверно никто ещё совсем ничего не понимал, всё это сложившиеся нынешнее положение вещей, он тоже ничего не понимал, но как мог успокаивал всех нас, за кого он должен был отвечать по долгу своей совести и обязанностей.
— Отдыхайте. Первого сентября в школу.
В его словах звучала практическая уверенность в скорую победу.
— Фашистов, конечно, разобьем малой кровью, великой нашей силой, непобедимой Красной армии.
Потихоньку мы стали группироваться по классам, и уже там давали выход своим эмоциям. Обсуждали расположение армий, превосходства техники и оружия, мужество и отвагу наших доблестных красноармейцев. Строили планы на сколько затянется эта война и что будем делать, когда всё закончиться, а до нас дело так и не дойдет. Это было ясно и совершенно точно, что никому из нас не удастся попасть туда, и никакого фашистского гада мы не сможем убить из винтовки. Одним словом, мы не успеем совершить ни одно своё геройство.
Солнце клонилось к закату, и длинный, и в тоже время такой быстрый день, похоже неожиданно заканчивался ничем особым. Все разбежались по домам. Наверно все, как и я, почувствовали своё вечное желание перекусить чего-нибудь.
Дома царила вполне спокойная обстановка, мать с отцам разбирали покупки, но чувствовалась какая-то скованность и не высказанная тревога, Нервное лишнее движение по дому, или наоборот — излишняя суета по ерунде. Куда, что класть? Раньше такого, я не замечал. Отец посмотрел на меня.
— Ты поел? Где ты был?
— В школе.
— Ты обедал?
То, что отец был настойчив, меня тоже смутило, раньше меня наверно про еду никогда не спрашивали, просто сажали за стол и давали, что было. Я конечно был чертовски голоден, как никогда наверно. Пообедали, вернее поужинали почти молча. Отец читал газету и ел, не глядя на нас, словно прятался за этот официальный листок от наших немых вопросов. Искал ответы, но ответов там ещё конечно не было.
Мать погладила меня по голове, я нервно вывернулся. Ко мне прижался Эрик, славный щенок. Он терся об мою ногу, требуя от меня положенной прогулки. Это была уже третья собака, которую я воспитывал для своего дяди. Тогда мысли вновь пошли по кругу — отпуск, собака. Стало грустно. Породистый охотничий пес палевой масти с длинными ушами глядел на меня своими очень умными глазами, что бы он мог сказать, если бы мог.
Мы с ним отправились гулять. Было тихо и безлюдно. Обычно в это время детвора во всю гоняла по дворам, слышался её вечный гомон и смех. Пес обычно носившийся и вечно убегавший от меня по своим делам, теперь жался у моих ног, и убежав, он тут же возвращался обратно. Наверно почувствовал тревогу во всём, и это передалось мне. А может наоборот от меня к нему. Гуляли пока не потемнело. Зажглись немногие фонари, и народу на улице прибавилось. Мы проходили мимо собравшихся групп. Все чего-то ждали. Но так и ничего больше не происходило. Потом все также незаметно разошлись по своим домам.
