— Какая тебе разница, что я делаю?! — закричал Джозеф. — Ты ничего не понимаешь… Я смогу снять все грехи с наших людей. О них больше не будут думать плохо. Больше никто не будет называть Германию страной жестоких убийц. Все будут знать нас, как отличных пивоваров, замечательных обувщиков и не только.
Они стояли напротив друг друга, и их отделали считанные сантиметры. Человек в белоснежной маске протянул руку, на которой красовались необычные часы, те самые, что были на нём в поезде и сказал:
— Дотронься до них, и ты узнаешь правду.
— Помоги мне исправить ошибки прошлого, прошу тебя, — сказал Джозеф. — А если не собираешься помогать, то не мешай. Я должен сделать то, для чего был создан.
— Дотронься до часов и ощути их силу, — повторил человек в белоснежной маске. — И тогда мы что-нибудь придумаем.
Джозеф без замедлений коснулся часов и первым же прикосновением заметил, насколько они приятны на ощупь. Он не смог удержаться и начал их разглядывать и трогать ещё больше. Необычный вид этих часов по-настоящему привлёк его внимание.
— История должна оставаться неизменной. Никто не имеет права её менять. — с улыбкой на лице произнёс человек в белоснежной маске и сделал пару шагов назад.
— Что ты сделал со мной?! — закричал Джозеф от удивления.
Он исчезал на глазах, и только позже он наконец-то понял, что дело в часах. Именно благодаря им ему удалось оказаться тут, в незабытом прошлом. Человек в белоснежной маске развернулся и зашагал в противоположную сторону, постепенно растворяясь в воздухе. Дойдя до противоположного конца крыши Рейхстага, он закричал так, чтобы Джозеф смог его услышать:
— Мы ещё встретимся…
Вдруг дождь перестал идти массивными армиями, а через некоторое время и вовсе прекратился. Дождевые войска отступили, облака исчезли, утащив за собой целое небо, горизонт побелел. Больше не было той небесной голубизны, покрытой небольшим количеством перистых облаков, что царит в Берлине ясным летним днём. Вместо неё появился белый свет, который засасывал в себя всё, что только мог осветить. Мир превратился в ничто.
— Вколите ему успокоительного, живее!
Джозеф с трудом открыл слипшиеся от копившегося неделями пота глаза. Белоснежные стены тут же ослепили его, и ему пришлось незамедлительно закрыть глаза. Он почувствовал странное ощущение, будто вспомнил что-то важное, срочное. Ему хотелось бежать, и Джозеф приподнялся (попытался приподняться), но железные оковы кресла не дали ему совершить побег, да и тело совсем перестало его слушать.
