— Мда… Фейнула… Нафеячила… Нет, пожалуй, феякнула… Но я молодец! Главное, что все девочки на земле теперь счастливы! И топор не понадобился…
Чтобы девочки — не плакали!
Мне очень давно нужно было поговорить с ней. Но я боялась. Мы часто боимся разговора с теми, перед кем чувствуем вину. И я не стала исключением — я боялась почти настолько же сильно, насколько чувствовала себя виноватой.
Я решилась. И пришла к ней. Маленькая хорошенькая девочка с рыжеватыми кудряшками и карими глазами в зеленых крапинках смотрела испуганно. Мало того, глазки были заплаканы, а поза такая, словно малышка опасалась, что ее сейчас ударят.
Не зная, с чего начать, я протянула к ней руки. Инстинктивное женское желание при виде испытывающего страх ребенка.
— Маленькая, ну что ты? Иди ко мне!
Девочка молча замотала головой и отодвинулась подальше. Мне было жалко ее. И еще — очень стыдно и неловко. Я не так часто в последнее время общаюсь с детьми, но какие-то навыки есть. Их все я и попыталась применить на практике. Сработало, но не совсем. Малышка не перестала дичиться, но хотя бы заговорила. Голосок, который я помнила хрустально-колокольчиковым, теперь напоминал шелест сухой травы.
— Я боюсь тебя. Ты сделаешь мне больно. В последнее время мне часто делают больно. Но ты — чаще всего.
От стыда и чувства вины у меня запершило в горле. Я открыла рот, чтобы как-то оправдаться, но девочка опередила меня.
— Не старайся, я знаю все, что ты хочешь сказать. Что все это — для моей же пользы. Точнее, для нашей с тобой пользы. Но вот только… Ты всерьез полагаешь, что, запретив мне все, ты станешь счастливой?..
Я не нашлась с ответом. А малышка, как-то по-взрослому грустно усмехнувшись, продолжила:
— Ты прекрасно видишь, что мне и так тяжело. Я не умею не любить, не заботиться, не помогать. Я верю — каждому. И распахиваю сердце. А мне… Мне делают больно. И ты это позволяешь. И потом — бьешь меня сама. Чем под руку попадется.
У меня запылали щеки. И уши. Девочка говорила правду. И как бы мне ни хотелось не верить ей, я знала, что каждое ее слово — правда. Самое болезненное — ребенок не обвинял. Ребенок просто перечислял факты. Ни одному из которых у меня не было оправданий.
— Ты запретила мне играть, потому что на это нет времени. И нет денег на игрушки. Ты запретила мне плакать, потому что у хороших девочек всегда хорошее настроение. А кислая мина никому не нужна. Ты даже придумала дурацкую фразу, что парни не плачут. А я не парень! Я девочка. Барышня. Другим ты позволяешь плакать, говоришь, что это нормально. А мне — нет.
