С того момента Лена всегда знала, что нужно дочери. Знала, что сейчас она плачет, потому что ей нужно сменить подгузник, а сейчас, потому что она хочет спать, болит животик, хочет кушать. Но в один прекрасный момент Гера вернулся домой. За три недели Лена устала одна, хотя ей и помогала моя хозяйка. В первую же ночь Гера подскочил к дочери, а Лена продолжила спать. Так постепенно Вероника снова привыкла к отцу, и не могла заснуть на руках у матери. Гера вырывал ее и укачивал, ведь только он знает, как правильно нужно укачивать его дочь, и у него на руках она тут же замолкала. Лена снова чувствовала себя лишней. Тогда она решила вернуться на работу, а декретный отпуск взял Гера.
Началась Арабская революция, и Лена очертя голову помчалась туда. Когда их с Аленой чуть не затоптали во время митинга в Тунисе, она поняла, как соскучилась по всему этому.
— Ты можешь считать меня полной идиоткой, но здесь я снова могу дышать свободно, — сказала она Алене.
— Вот поэтому я и не хочу замуж. И ты не идиотка, не всем дано быть матерью семейства, так что не нужно винить себя в том, что здесь тебе лучше, чем там.
И Лена перестала винить. Сейчас работы было завались, и они безвылазно торчали в Северной Африке, потом на Ближнем Востоке. Домой Лена приезжала на неделю-другую, не больше. Каждый раз она замечала как Вероника подросла. И также замечала, как дочь отдаляется от нее. Однажды Лена вернулась домой когда Геры не было, была Ольга Сергеевна, и Вероника расплакалась, когда Лена взяла ее на руки. Она была для нее чужой тетей. У Лены были смешанные чувства, и горечь и злость, и вина, но больше всего была обида, обида на дочь за то, что она ее не любит и боится, не чувствует родства.
— Мама, что с ней не так? Ведь это я ее родила! — говорила Лена сквозь слезы, — почему она меня боится?
— Потому что ты для нее чужая, — отрезала Ольга Сергеевна, — дома надо быть со своей семьей, а не шляться неизвестно где. Так ты и для Геры скоро станешь чужой.
Лена рыдала в три ручья и уже ничего не говорила. Они просто не понимают, а она устала что-то доказывать. Спустя какое-то время Ольге Сергеевне стало стыдно за свои слова, нет, не стыдно, ведь она была права, но ей стало жаль свою дочь. В конце концов, какая разница кто прав, если эта правота не приносит тебе удовлетворения. Она пошла на кухню и сварила кофе, Лена его очень любила, и никто не умел так варить кофе, как ее мать.
— Она вырастет, и может все наладится, — говорила хозяйка, протягивая Лене чашку.
