Взгляд скользнул по кровати. Отчего-то остановился на висевшей на стене иконе… Усмешка, скривившая губы. Если эта женщина и молилась кому бы то ни было, то, в любом случае, она уже нарушила все возможные законы, продиктованные правилами того, во что она верила. И как же это, наверное, просто: переложить ответственность за свои грехи на кого-то. А потом, раскаявшись, продолжить грешить. Хотел бы он жить так же непринужденно….
Тепло, наполнившее комнату, становилось чересчур ощутимым. Осоргин поморщился… То, что он не любил вовсе — чрезмерную жару. Впрочем, в доме была веранда. К тому же, совершенно неожиданно возникший во рту привкус табака подталкивал к определенным действиям… Видимо, напряжение последних дней все же давало о себе знать. В конце концов, зачем же жить, если не имеешь возможности позволить себе некоторые «отвратительные привычки»…
Густая, душащая темнота… Неожиданные порывы ветра не освежали, не прорывались сквозь этот плотный воздух… Солнце зашло за горизонт. Оставив в небе следы, похожие на запекшуюся кровь… Хоть бы начался дождь… Казалось, его просила не только готовая принять живительную влагу земля, но и измученная душа.
Усталость… Все, что он чувствовал, делая очередную недолгую, неглубокую затяжку. Осоргин вообще заметил, что потребность курить у него появлялась в основном тогда, когда все было очень хорошо, или же, когда все складывалось далеко не лучшим образом. Причем последний случай обычно теперь наступал значительно чаще. Возможно, подобное времяпрепровождение уже стало частью его образа жизни…
Скопившийся на конце сигары серый пепел, который не следовало стряхивать… Задумчивый взгляд. Невеселые мысли… Он чувствовал себя уставшим. Насколько это было возможно… Единственное возникавшее желание — завалить себя делами службы и никого не видеть как можно дольше. Бороться с разбитостью и опустошенностью было трудно… В его жизни часто случались потрясения. Не в первый же раз… Но тогда и он был моложе.
Еще одна затяжка…
В отличие от Алисы, ему было совершенно не важно, где находиться. Если внутри покой, то твой дом везде. А если нет… Осоргин, опершись о перила, смотрел, как по ветке росшего перед верандой дуба прыгала какая-то невзрачная сероватая птица. Странно, что могло делать это жизнерадостное существо в надвигавшейся ночи. Может, потерявшийся птенец…
Самообладание… Качество, которому он, наверное, был обязан карьерой и относительно успешной жизнью. Держать себя в руках. Всегда. Даже тогда, когда, кажется, впереди пустота. Даже тогда, когда буквально сводит с ума возникшее желание плакать кровавыми слезами оттого, что внутри нет ничего, кроме ада…. Просто развороченная, выжженная чьими-то уверенными действиями пустошь… Как он понял уже давно, слезы никогда ни к чему не приводили. А потому и незачем было убиваться. Может, только в детстве… Отец, которого выводило из себя даже присутствие рядом собственного ребенка. Серьезный взгляд серых глаз… Таких не было ни у кого. Что именно заставляло этого чужого для него человека отворачивать холодное, застывшее в гримасе омерзительного безразличия лицо, мальчику тогда понять было просто не дано. Этот немного грустный взгляд или просто то, что его считали незаконнорожденным… Жестокость и холод. Тогда уже он дал себе обещание, что со своими детьми не будет обращаться подобным образом… Чужие ошибки можно повторять… или же учиться на них. Смотря на то, как медленно угасала жизнь его матери, судя по всему, когда-то давно полной жизни и энергии женщины, Сергей выбрал для себя второе. И причиной такого ее состояния были не тоска по несбывшимся надеждам и не привычка жалеть себя, а методично возникавшие на коже кровоподтеки… Свидетельство не страстной несдержанности, а ненависти… Всеразрушающей, заполняющей разум, охватывая его своими липкими щупальцами. Он знал, что такое ненависть… Впрочем, какой смысл реветь, если в ответ встретишь лишь уничтожающее безразличие.
