— Да. В него.
— И как… как… я не понимаю, почему в него? Что ты в нем нашла? Он же старше меня! Я знала, что рано или поздно ты заведешь мужика, но Гулливер?! Я была уверена, что это будет Витя, все были в этом уверены.
— Да что вы все прицепились к этому Вите? Он замечательный парень, и как брат мне, и совершенно меня не интересует, да и я его тоже. А Дима, он мне просто нравится, мы ведь не выбираем в кого влюбиться, это само собой происходит.
Мне не хотелось делиться с Ирой тем сокровенным, что ожило у меня в сердце. Я не хотела рассказывать ей про свою семью и свое детство, про Гогу, и про то, как много он значил для меня, что он был моим миром, и моим большим Медведем. Что я не приспособлена к самостоятельной жизни, и когда он умер, я потерялась в густой чаще своей жизни без него. Что все это время я сидела и рыдала в дремучем лесу. А вчера вдруг пришел большой Медведь и взял меня на руки, и я наконец перестала плакать, потому что вновь обрела человека, с которым дальше буду идти держась за руку, и что он мою руку никогда не отпустит. Что вчера со мной произошло то, что уже происходило девятнадцать лет назад, когда мы с Гогой впервые остались наедине, без мамы, и он в фартуке, надетым на голое тело жарил для меня блинчики, а потом сказал, что хочет подружиться со мной. Тогда мне было шесть лет, и я не вполне осознавала, какое великое это событие. Теперь я понимала это каждой клеточкой своего тела, и это было очень личным, почти интимным, только моим, и мне не хотелось делиться этим ни с кем. Только с Димой.
— И что между вами произошло?
— Да ничего особенного. Точнее ничего интимного. Он и так еле шевелится, у него серьезный ожог.
— Что, вообще ничего? Ничего-ничегошеньки? — с любопытством спросила Ира.
Интересные вещи тут случались редко, и когда случались, то обрастали сплетнями и слухами в два счета. А уж услышать что-то из первых уст было великим делом. Короче как в деревне.
— Ну, мы с ним целовались, и полночи спали в обнимку.
— Ты хочешь заняться с ним сексом? — с тем же энтузиазмом расспрашивала Ира.
— Хочу, — сказала я и улыбнулась, потом закрыла руками лицо.
Почему-то мне было стыдно за это желание, и то, что всех вокруг не в хорошем смысле удивит мой выбор меня тоже беспокоило. Но они ведь и понятия не имеют о том, кто он для мня! Подумаешь, он старше меня. Ну и что? Мне почему-то стало совершенно все равно, сколько ему лет, хоть девяносто.
— Только наверное этого никогда не произойдет, — рассуждала я вслух, — пока он в медблоке — он недееспособен, а потом его переведут назад в камеру, и мы с ним больше никогда не останемся наедине. Это вчера так вышло из-за всей этой суматохи с бункером.
