Однажды, Дима получил очередную наводку на инкассаторскую машину. В ней был очень крупный куш, который Дима со своей командой благополучно забрали. Дима не всегда разбирал чьи деньги он переворовывает, ему был важен факт — забрать у богатых и отдать нищим. Вышло так, что в последней инкассаторской машине с большим кушем были деньги родного брата премьер-министра России3. Он был очень честолюбив, и был в шоке от того, что какой-то сброд посмел его обокрасть. Он орал благим матом о том, что «завтра этот сраный ветеранишка доберется и до его, премьер-министрского кармана, а послезавтра и до кармана президента», и о том, что его непременно надо ликвидировать. Но сам премьер-министр понимал, что таких людей убивать нельзя, их надо пользовать, и для таких есть свое место — тюрьма «Енисей».
— Зачем ты рассказал мне про войну? И про то, что ветеранов вот так бросали? И про родителей? И про то, какими объемами гребли деньги чиновники? — спросила я, когда Дима закончил свой рассказ.
— Чтобы ты понимала мои мотивы. Я не бездельник, который не хочет работать, а хочет воровать, и жить за чужой счет. Я считаю, что исправлял недостатки, насколько это вообще было возможно.
Дима посмотрел на меня, я лежала как маленький ребенок, прижимаясь одной щекой к Диминой груди, а вторую накрыла кулачком, как будто хотела защититься от услышанных мною слов.
— Какой же ты у меня наивный, жучок, — сказал Дима с улыбкой, — тебе сколько лет?
— Двадцать пять не так давно исполнилось.
— Смотри какая уже большая девочка! А все не хочешь верить, что мир совсем не розовый?
— Не хочу, Дима. Не хочу! Я отказываюсь все это принимать.
— Слушай, ты же вроде не в царской семье выросла, откуда столько наивности и веры в хорошее?
— Гога превращал для меня плохое в хорошее, он ограждал меня от всего. Я же говорю, я не приспособлена к самостоятельной жизни.
— Ладно, мой маленький жучок, я буду украшать твой мир как смогу.
— Значит, ты хочешь быть моим Медведем? — сказала я с надеждой глядя на Диму, и убрав кулачок со щеки.
— Хочу, жучок, и буду.
Мы с Димой еще долго лежали в обнимку и разговаривали. Я держалась до последнего, хотя мне очень хотелось спать. Но я знала, что завтра вернется Глеб, и такого рая в шалаше больше не будет.
Ночью я проснулась от того, что мне было очень жарко. Дима сбросил с нас одеяло, потому что весь горел. Он не спал. Я потрогала его лоб и шею, и встала за капельницей, я даже не стала измерять температуру.
