Я вспомнил моего друга есаула Василия Даниловича Гамалия.
— Мой сослуживец и друг говорил: «Чайкю»! — решил я пойти Широкову навстречу.
Он согласно кивнул.
— Тебе как, с блюдца любишь пить или по-господски? — спросил он.
Я ответил, что меня вполне устроит жестяная или медная кружка. Он опять согласно кивнул.
За чаем с анисовыми пряниками, которые Широков поставил на стол с явным удовольствием человека, имеющего то, чего другие, по его мнению, иметь не могли, он попытался меня разговорить. Он поддвигал мне пряники, с артистическим равнодушием говорил брать их без стеснения и спрашивал меня про прежнюю мою службу. Я знаю много людей, способных сидеть за чаем, за закусками, за пустой болтовней едва ли не каждый час и уж точно что каждый предложенный случай. Такие люди меня всегда удивляли способностью не столько вместить в себя без счета чая и закусок, сколько способностью пусто провести время. Я у Широкова через силу посидел с десять минут и собрался встать. Широков же снова повел рукой остаться.
— Пей, дорогой товарищ! Чаю много! Никуда от тебя твои мортирки не сбегут! Да и айда оно все прахом! Никому ничего не надо. Всем одно — домой и домой! — сказал он. Я снова вспомнил оставшихся в Персии моих товарищей. А Широков вдруг пригнулся к своей кружке. — А тебе, по случаю, револьвер не надо? — зашептал он. — Револьвер, патроны, ручные гранаты? Ведь все прахом пойдет!
Я, посчитав вопрос за нечто из проверки, от предложения отказался.
— Зря! — снова зашептал Широков. — Многие из бывших офицеров не сдают. Приказ о сдаче вышел еще в декабре. А дураков сдать особо не отыскивается. За него тебе от казны семьдесят рублей. А что семьдесят рублей против револьвера! Так что если надо…
— Никак нет, не надо! — снова отказал я.
— Ну, смотри! — в разочаровании отлип от кружки Широков.
— А что с лошадьми? — еще раз спросил я.
— И лошадь можешь взять, а то и две! Как у вас, у казаков, одна под тобой, одна заводная! — с непонятной усмешкой сказал Широков.
— Спасибо! — сказал я, понимая, что ничего во спасение лошадей не делается.
Вечером я снова пришел к Мише.
— Миша, два вопроса! — сказал я с порога.
— Без Фельштинского хоть десять. Решим все! — артистически высокопарно сказал Миша.
Но на первый вопрос — долго ли мне изображать прапорщика военного времени — он внятно ответить не мог, а только сказал, чтобы я потерпел до какого-нибудь удобного случая.
— Лучше бы тебе вообще прикинуться солдатиком-недоумком — целее будешь! — сказал он.
