И добавил: да вот меня ещё на грубость, на пафос прописной спровоцировал. Маяться теперь буду: хозяин, а гостю грублю. Уж прости, сделай милость.
Надо ему должное отдать, слушал он довольно спокойно, самоувлеченьем болевший — успел все-таки подлечиться, времечко лютое помогло.
— Виноватых искать — ничего не найти, — вполне рассудительно сказал он. — И, само собой, никого, все мы — жертвы, один другого стоим. Но зачем опускаться-то, образ и подобие в себе гробить?
— Не оправдываю, — ещё ставил тон Гущин, — не судья. Он, по крайности, реальной жизнью своей живёт, каким она его сделала-изуделала, — а мы? Какой ещё идеей очередной, завиральной? Костоломной — на меньшее-то не согласны…
— Вот и я говорю: а чем мы-то лучше иль хуже? Стоим друг друга… — улыбнулся он, и Гущин махнул рукой.
Во дворике своём сидели, когда приступил как-то под вечер к ним Ерёмин, — совершенно трезвый и, главное, оттого не скучный совсем, глазки посматривали бодро, знающе. Сопровождавший его Юрок первым делом, конечно, помойку отправился проведать, а хозяин его к ним подсел, ногу на ногу закинул:
— Ну, как там ваша политика?
— Так она такая ж наша, как твоя…
— Да мне-то она… Если им там всё по хрену, то нам и подавно. — Но сужденья-то, когда изредка заговаривал о ней, выдавал довольно верные, здравый смысл терял разве что в сильном, совсем уж угарном хмелю. — Не хотят они добра нам, это-то понятно…
— Не хотят или не могут? — Это приятеля интерес взял. — Разница все-таки.
— Как это — не могут? Хотенья нету… Другого не пойму вот никак: почему-эт мы стали им не нужны? Мы ж хоть работать, там, воевать как следоват, хоть што. Сталину вот нужны были, Хрущёву там, другим тоже, Черненке даже-ть, — а этим… Ни построить ничего для дела, ни порядок хоть какой навесть… Што им надо-то?
— А ведь вопрос? Вот смотри, — стал загибать пальцы приятель. — Государство стоящее им не нужно, всё сдают, что можно и чего нельзя; народ сильный и сытый, здоровый — тоже, родина… ну, это совсем уж смех. Где у них наворованное лежит, вестимо, там и родина… Власть — да, но для чего? Ради «зелени» только, кайфовать? Но это и не власть уж будет — без силы, смысл её теряется тогда, утекает…
— Ну, они-то этого и не знают, скорее всего, — сказал и Гущин. — Откуда им знать, если они её, настоящую, в руках не держали? Дяди чужие держат, давно.
— На то похоже. Дяди янки-янкели.
— А этот, совсем уж маленький пришёл… он што? — Ерёмин снова полез за куревом, размял сигарету, переводя вопрошающие и с некой иронией глаза с одного на другого. — Четвёртый либо уж пятый год говорит, говорит, а… Вот чего ему-то надо?
