Оно точно было темно-синим — и точно из шелка, из этого шершавого, изысканного материала, складки которого поблескивали, будто серебро. Платье было темное и красивое, хоть и строгое! И при этом весьма изысканное! Рукава были чересчур длинными, но ей это, определенно, шло. На шее у нее красовалось массивное ожерелье из желтого блестящего янтаря, которое очень выделялось на темно-синем фоне! А еще миссис Дюшемен сказала, что бутоны роз ее мужа напоминают ей маленькие розовые облачка, которые спустились на землю отдохнуть... Очаровательное сравнение!
«Она бы так подошла Титженсу, — подумалось Макмастеру. — Почему бы ей не повлиять на него?»
Перед ним тут же открылись новые перспективы! Он представил себе Титженса, «оправившегося» благодаря этой близости, в меру страстного, любимого, относящегося к миссис Дюшемен со всей ответственностью, но не без собственнического чувства. Он представил и как через год или два Дама Его Сердца, которую он наконец к тому времени найдет, будет сидеть у ног миссис Дюшемен — а Дама Его Сердца будет не только мудрой, но и юной и прекрасной! — и постигать тайны уверенности в себе, умения одеваться и носить украшения из янтаря, изящно склоняться над розами — и тайны «эдинбургскости»!
Макмастера охватило сильное волнение. Обнаружив Титженса за чаем в просторном гольф-клубе среди мебели, покрытой зелеными пятнами, и газет, он воскликнул:
— Завтра утром мы оба завтракаем у Дюшеменов! Надеюсь, ты не против!
Надо сказать, Титженс был не один — с ним за столом сидели генерал Кэмпион и его зять, достопочтенный Пол Сэндбах, член консервативной партии и муж леди Клодин. Генерал любезно воскликнул:
— Завтрак! У Дюшеменов! Поезжай, мой мальчик! Это будет лучший завтрак в твоей жизни! — А потом добавил, обращаясь к зятю: — Не то что жалкая стряпня, которой леди Клодин потчует нас каждое утро.
Сэндбах заворчал:
— То-то же она пытается выкрасть ее кухарку, как только мы сюда выезжаем!
Генерал любезно — а он всегда был любезен, — с полуулыбкой обратился к Макмастеру, слегка шепелявя:
— Мой зять шутит, вы же понимаете. Моя сестра ни за что не стала бы красть чужую кухарку. А уж тем более у Дюшеменов. Она бы побоялась.
Сэндбах проворчал:
— А кто бы не побоялся?
Оба джентльмена прихрамывали: мистер Сэндбах — от рождения, а генерал — после незначительной, но запущенной травмы. Его тщеславие проявлялось только в одном — он считал себя умелым шофером, но на самом деле был крайне неопытным и невнимательным водителем и потому часто попадал в аварии. У мистера Сэндбаха было смуглое, круглое, бульдожье лицо, а еще он отличался крайней вспыльчивостью. Его дважды отстраняли от работы в парламенте за то, что он прилюдно называл канцлера Казначейства «наглым лжецом». В настоящий момент он все еще был отстранен.
