Каждому свое | страница 109
А может, будущее мира и впрямь зависит от женщин? Почему нет? Он вот уже много лет не встречал мужчину, с которым не приходилось говорить свысока, как с ребенком, — так он говорил и с генералом Кэмпионом и с мистером Уотерхаузом... так он всегда говорил с Макмастером. А ведь все они по-своему чудесные люди...
А ему будто бы уготована доля одинокого буйвола, отбившегося от стада, но ради чего? И ведь он — не художник, не солдат, не бюрократ, и уж точно вполне заменимый человек, вовсе не здравомыслящий в глазах знатоков... Внимательный наблюдатель...
Хотя даже это в последние шесть с половиной часов ему не особо удается.
— продекламировал он вслух.
Как же это перевести? Да никак, разве можно вообще переводить стихи?
И тут в его теплые, сонные мысли ворвался голос:
— Ах, вот вы где. Вы поздно заговорили. Я уже налетела на лошадь.
Он заговорил вслух, сам того не осознавая. Он ощутил, как вздрогнул конь, — поводья задрожали у него в руках. Животное уже успело привыкнуть к Валентайн — дернулось, но слабо... Титженс спросил себя, а как давно он пел песню о Джоне Пиле... И сказал:
— Что ж, тогда забирайтесь сюда. Нашли что-нибудь?
— Да, есть кое-что... Но невозможно разговаривать вот так... Я сейчас...
Голос моментально стих, будто кто-то захлопнул дверь. Он ждал, ждал напряженно, словно это было дело всей его жизни! Даже прищелкнул хлыстом, чтобы исправиться и подать наконец сигнал. Конь тут же пошел вперед, и Титженс поспешно остановил его, ругая себя. Разумеется, лошадь двинется с места, если щелкнуть хлыстом.
— Вы как, целы? — спросил он. Повозка вполне могла сбить девушку с ног. Получается, Титженс нарушил уговор.
Голос Валентайн послышался откуда-то издалека:
— Да, цела! Смотрю, что по другую сторону...
Последняя мысль вновь вернулась к нему. Да, он нарушил их уговор: проявил заботу, как любой другой мужчина...
Боже правый! Почему бы не дать себе волю, не нарушить на время все эти уговоры?
Он не был знаком с этой девушкой и двадцати четырех часов, а между ними уже возникла негласная договоренность, нерушимая и бесспорная, по которой он должен был вести себя сдержанно и холодно, а она — человечно и ласково... Однако мисс Уонноп держалась так же холодно, как и он сам, — даже холоднее, ведь в глубине души Титженс был, вне всяких сомнений, человеком весьма сентиментальным.