От этого объяснения Титженсу стало чуть легче, и его решимость сохранить доброе имя мисс Уонноп только усилилась. Ему очень нравился этот дом; нравилась его атмосфера, нравилась аскетичность в выборе мебели, нравилось, как падает свет из окон; нравились ощутимая здесь усталость от трудной работы, любовь матери и дочери к друг другу, их любовь к нему, которая тоже, бесспорно, присутствовала, — и он намеревался сделать все возможное, чтобы спасти репутацию девушки.
Он считал, что порядочные мужчины не должны сплетничать, и потому крайне осторожно изложил основную суть его разговора с генералом Кэмпионом в раздевалке. Казалось, он вновь видит потрескавшиеся умывальники и выскобленные дубовые столы. Лицо миссис Уонноп заметно помрачнело и как будто даже осунулось, на нем проступила легкая обида! Временами она кивала — либо для того, чтобы показать, что внимательно слушает, либо в полудреме.
— Мой дорогой мальчик, — наконец проговорила она. — Как же грустно, что о вас говорят такие вещи. Я все понимаю. Но я всю свою жизнь живу в скандалах. У любой женщины по достижении моего возраста возникает это чувство... И теперь все это не имеет никакого значения... — Тут она надолго замолчала и едва не уснула, но потом вновь заговорила: — Я не знаю... В самом деле не знаю, чем могу помочь вам не потерять репутацию. Если бы могла, я бы сделала все, поверьте... Но мне и без того есть о чем подумать... Мне нужно содержать дом, следить, чтобы дети всегда были сыты, и оплачивать их учебу. У меня нет возможности думать о чужих заботах...
Тут она окончательно пробудилась и вскочила с кресла.
— Ну что я за чудовище! — воскликнула она, и в ее голосе внезапно послышалась та же интонация, что была и у ее дочери; она в своем поистине викторианском величии, в черной шали и длинных юбках, зашла за кресло Титженса с высокой спинкой, наклонилась над ним и ласково провела пальцами по волосам на его правом виске. — Мой дорогой мальчик, — проговорила она, — жизнь полна трудностей. Я — старая писательница, и я знаю это наверняка. И пока вы отдаете все свои силы делу спасения нации, ваше доброе имя с воем и визгом порочат взбесившиеся животные... Сам Диззи[26] на одном из приемов сказал мне эти слова. Он сказал: «А вот я, миссис Уонноп...» — Она вдруг замолчала, но потом заговорила вновь. — Мой дорогой мальчик, — прошептала она, наклонив голову к самому его уху. — Это совершенно не важно, совершенно. Вы это переживете. Хорошо делать свое дело — вот что важно, и только. Поверьте женщине, прожившей непростую и долгую жизнь. Есть у моряков такое понятие — «трудные деньги», так они называют доплату, которую получают за работу в непростых условиях. Формулировка почти жаргонная, а какая правдивая. И такое утешает. Вы все это переживете. А может, и нет — одному Богу решать. Но все это утратит свою важность... «Как дни твои, будет умножаться богатство твое»
