У входа лектор был сдан в руки Василию Геннадьевичу. То есть тот, нарисовав на лице приветливую гримасу, схватился своими худыми ручками за обе руки Стецкого и долго их не отпускал, пристально вглядываясь выцветшими глазами в лицо московского гостя. Наконец, руководящая группа двинулась в зал. Рылов пошёл следом.
Ведущие уселись в свободный президиум, а вот Александру Владимировичу пришлось поискать себе местечко.
Большое помещение голубого зала с высокими белыми потолками, способное вместить много людей, было рассчитано на комфортную работу немногих и соответственно обставлено. Не чурающийся удобств, Рылов собирался утонуть чреслами в одном из глубоких кожаных кресел, расставленных в два ряда за десятком массивных светлых столов, но опоздал — все кресла были заняты. Заняты были и почти все компьютерные стулья, загодя принесённые из комнат. Рылов уселся чуть ли не на последний свободный, в дальних рядах, почти подпирая широкой спиной стену.
Нудный Василий Геннадьевич со своими паузами и словами на вес золота затянул представление учёного гостя почти на десять минут. Наконец, Стецкого выпустили на трибуну. Он сказал в микрофон, что приятно удивлён убранством и оборудованием помещений, о которых в его время можно было только мечтать, попросил высветить на проектор свои слайды и обещал дополнительно порисовать на электронной доске. С неё и начал, размашисто записав по-английски «дата майнинг» — название лекции. Но успел перед этим внимательно осмотреть слушателей, поулыбаться первым рядам, где устроились все его старые знакомые, и покивать галёрке, выделив Рылова.
Удостоверившись, что его заметили, Александр Владимирович перевёл дух. А то он начал уже переживать, придумав поначалу, что Стецкому важно его видеть, а потом, не попав на глаза, смутившись от ложного тщеславия, перевернувшегося в детское желание спрятаться ото всех.
Подросший уровень самооценки вернул Рылову покой и способность холодного размышления.
Он порадовался за Фиму, перешедшего в категорию уважаемых людей. Не только за ум и совесть, давно признанных узким кругом знакомых, но за подтверждённый вышестоящими инстанциями статус. Раньше Фима был учёный доморощенный, каких тут много было, есть и будет, теперь — осенён благодатью столицы. Второй со времён Канторова, как сказал во вступлении Василий Геннадьевич, к месту и не к месту вспоминающий своего покойного начальника, выбравшегося из провинциального болота и доросшего до академических кругов и написания учебников.
