В бане были только приятели и знакомые, примелькавшиеся за долгие годы. Никто из них не мог быть вором. И вроде бы никто не видел забегавших чужаков. А костюм исчез.
«Чудак-человек!» — открыл ему глаза один из банных кряжей, выведавший причину появления в бане костюма. — «Такие кражи происходят по наводке. Ты думаешь, жена уехала и пустила всё на самотёк?»
Происшествие обсудили за пивом. Досталось и ворам, и простакам.
Потом добрые люди вызвали ему такси, и, обернувшись полотенцем и осмелев от выпитого, он всё-таки поехал в гости, подмигивая по пути огромной полной луне.
В полотенце его приняли лучше, чем в костюме. И вроде бы женщина ему понравилась. Но когда угар бесшабашной смелости прошёл, на душе Рылова стало нехорошо. И костюма ему было жалко, и за себя стыдно. И за вора почему-то тоже было стыдно, как за себя. И за соблазнившую его ласковую женщину. И за банные откровения. И за то, что теперь он не мог узнать у жены, правда ли то, что возвёл на неё приятель, или нет.
Так и осталась эта кража стыдным пятном в его душе и одной из болячек за себя и за всё человечество, вдруг схватывавших сердце Рылова в редкие пронзительные минуты, вроде случившейся сейчас, когда он запнулся и остановился на полпути.
Луна, за которой он наблюдал, остановилась вместе с ним.
За то время, пока Рылов шёл, она немного поднялась над горизонтом и застыла теперь над двумя перевёрнутыми в небо золочёными луковицами.
Ему показалось, что тонкая белая колокольня и приземистая белая церковь на другом берегу, красиво подсвеченные прожекторами, словно поддерживали или удерживали своими крестами жёлтого небожителя, манящего людей отражённым светом. Почему-то они представились Рылову так, как он никогда не думал, — символами мужского и женского начал, противостоящих соблазну.
Церковь в это время должна была быть пуста, но он думал, что в ней поют, — не очень музыкально, как в той церкви, куда водила его бабушка в детстве, — и, если прислушаться к ночной тишине, то можно даже разобрать в ней «иже херувимы» голосом актёра Пуговкина.
А в окружающей храм темноте ему чудились пространства клубящейся тьмы, пытающиеся прошелестеть странные слова «дата майнинг», которые сегодня он слышал от Стецкого.
Рылов дождался, когда луна ещё немного поднялась над землёй и сдвинулась влево от колокольни, осветив пустырь. На душе понемногу отлегло, и он продолжил путь, радуясь скорой встрече с наверняка задремавшей на диване супругой и загадав, что у него будет ещё время додумать и о «дата майнинг», и об уготованных людям соблазнах.
