— Добрый день, Степушка, как дела твои, расскажи мне. Не видел тебя здесь давно, почему не приходил?
На это Степан Игнатьевич охотно ответил:
— Да вот все заботы одолевают, да локоть болит. Ты посмотрел бы, я ведь давно просил, почему не хочешь помочь?
— Мы же договорились, — ответил ему призрак, — принесешь материал, помогу. А так могу лишь воспаление снять, да боль облегчить.
— На вот, возьми, пожалуйста. Руки-то, небось, хватит? Я ее совсем свежую принес, сильно старался, для себя же.
— Да уж, постарался, — недовольно проговорил призрак, — а для меня когда постараешься? Мне тут что, целую вечность сидеть? Я ведь так и рассердиться могу.
— Так я для тебя и стараюсь, — перейдя на привычно уже ласковый тон, проговорил Степан Игнатьевич. — Ведь если ты станешь нормальным человеком, так сразу и уйдешь отсюда. А как уйдешь, так баланс и нарушишь. Вытянется тогда орбита твоя эллипсом и попадешь ты назад, в чистилище свое. Неужели же этого хочешь?
— Это не твое дело, — хмуро ответил ему призрак, — я и сам о себе позаботиться могу, и все продумаю не хуже твоего. Ты мне вот уже как пятьсот лет только все обещаешь, да все… врешь!
И это последнее слово было сказано с такой яростью, что если бы кто-нибудь мог его услышать, то, наверное, замер бы на месте в ужасе. Много злобы было в этом слове и почти-что ненависти. Даже сам призрак весь как-то дернулся тогда вперед, словно в намерении напасть на Степана Игнатьевича. Но, что-то его удержало. Словно некие невидимые путы, которых он то ли не мог, то ли не смел в тот момент порвать.
— Ты это брось, — чуть даже усмехнувшись ответил ему на это Степан Игнатьевич. — Я ведь не зря тут линию золотом выложил, как считаешь. Да-а, знаешь ты, что нельзя тебе за эту линию переступать, потому что ты и сейчас уже на пределе своей орбиты. Нарушишь ее, и все, пиши — пропал.
— Тебе тогда тоже «пиши — пропал» будет, — ответил ему на это призрак немного успокоившись. — Кто лечить-то тебя будет, восстанавливать тело твое стариковское. Ты-то вот мне сейчас руку принес, а я даже не спрашиваю тебя, чья она. Кого ты на этот-то раз убил, Степушка? Что же ты с душой-то своей делаешь, зачем терзаешь? Думаешь, вечная жизнь того стоит? Ведь тебе теперь уже и не в чистилище дорога заказана, а прямиком в ад. Знаешь ты это, душегуб ты проклятый.
— Это не твоя забота, — Степана Игнатьевича последние слова призрака, по всей видимости, совсем не обеспокоили. — Да и где он, ад-то твой? Видел ты его? Если побывал в чистилище, так думаешь все уже и узнал? Нет, мил человек, в ад я не попаду и все для этого сделаю. А я многое могу, и здесь на земле, и там у вас смогу. Будь уверен.
