— Все на корапь, — говорил удовлетворенно Докучаев, и Гарька устало лез на комбайн.
Во время передышки Докучаев заклеивал слюной порвавшуюся папиросину и изводил Сереброва расспросами:
— Скажи-ко, я вот что не пойму. Все гости да гости. Брательник — гость, вы — гости, председатель наш Пантя — гость, везде гости, а хозяев вовсе не стает. Попомни мое слово — не стает хозяев, а земле хозяин нужон. Почто у нас хозяев мало?
А Гарьку волновало больше свое открытие. Сунул как-то после обеда руку в карман куртки и вдруг обнаружил зеленые гороховые стручки. Карманы были набиты ими. Посмотрел на Докучаева: нет, тот бы зеленый горох высыпал открыто, для всех. Значит, Вера? Когда она успела сбегать на поле за горохом, как ухитрилась незаметно насовать стручков ему в карман?
Взглянул на Веру, та отвела взгляд и нестерпимо покраснела. И какой же ладной да приятной показалась ему она теперь под тихим небом, у изломистого ельника.
В тот день Докучаев торопился.
— Надо эту ластафину, ребятки, сегодня домозолить, — говорил он, довольный тем, что комбайн идет без остановки. — А завтра в Карюшкино поедем, там поле покатистое, работать легче.
Осталось дожать небольшую гривку у ельника, когда вдруг в комбайне что-то заскрежетало, треснуло, и он замер. Докучаев не слез, а обрушился вниз. Сломалась полуось редуктора — железный стержень, похожий на лом.
Вытащив искалеченную деталь, Докучаев долго плевался, тер чумазой рукой лоб. В конце концов снял свой ободранный велосипедишко и поскрипел в мастерскую сваривать эту полуось.
Гарьке было жалко Докучаева, жалко этого погожего дня, но где-то потаенно копилась радость оттого, что наконец он отдохнет, что они останутся с Верой вдвоем. Он распластался на соломе, глядя в небо: неприкаянные облака бродили в синеве.
— Это ты мне горох положила? — садясь, спросил он Веру.
— Больно надо, — с деланным безразличием хмыкнула та, перевязывая на голове платок. Но по голосу ясно было, что это она принесла с поля стручков и насыпала ему в карманы. — А правда, что ты в театральном институте учился?
Видно, ходили о Сереброве легенды среди студенток, раз донеслась такая весть до Веры Огородовой.
— Нет, я закончил консерваторию по классу балалайки, — ответил он.
— Ой, скажешь, болтунишка, — крикнула она и кинула в него горсть соломы. — Ты что, вовсе по-хорошему говорить разучился? Ни слова в простоте, а все ужимки да прыжки.
Гарька смахнул с лица стебли. На него полетело уже целое беремя соломы. Отплевываясь, он вылез из вороха.
