— Самая хорошая профессия — ветеринарный врач. Простой врач лечит человека, а ветеринарный все человечество, — взмахивая скальпелем, доказывал тот. — Иди, Гарик, в ветеринары.
Весной дядя Броня возил племянника за дикими тюльпанами на Маныч, тюльпаны были нужны даме сердца — агрономше Аннушке. В совхозной школе учился Гарька хорошо и чуть ли не отличником закончил седьмой класс.
Осенью он возвратился в Бугрянск. Когда перед ним вновь возник Кузя и протянул руку за привычной данью, Гарька стукнул сначала по этой руке, а потом так врезал Кузе по шее, что того повело в сторону.
— Сразу и драться, — почувствовав, что в выросшем, загоревшем Гарьке что-то переменилось, проканючил Кузя. — Сказал бы, а то…
И вот семинар в Ставрополе. Дядя Броня на выходные увез племянника к себе в совхоз.
— Скучно у вас, посмотреть не на что, — задирался Гарька, глядя на ровную, как стадион, жухлую степь.
— А весна? Забыл, как на Маныч ездили? — напоминал поседевший, но такой же решительный и неукротимый Бронислав Владиславович. Он работал теперь директором совхоза, и в нем, пожалуй, еще больше прибавилось напористости. Загнав «газик» в лесополосу, он спрашивал:
— Ну чем не лес! Даже грибы бывают.
Гарька скептически усмехался. Забыл, что ли, дядя Броня, какими бывают настоящие леса?
Угощая племянника в лесополосе знаменитым ставропольским шулюном — наваром из баранины, который ловко и быстро приготовил сам, Бронислав Владиславович позиций не уступал, хлопал племянника по плечу и гудел:
— Значит, решено. Приедешь сюда. Невесту тебе сам высватаю, не девка — малина в сметане.
Гарьку пошатывало от могучих дядиных похлопываний по плечу.
— А что — и приеду, — в конце концов загорелся он. — Шикарно живете.
«Чем черт не шутит, возьму да и махну к дяде Броне, — думал он дорогой. — Вот бы Надьку сговорить…»
В Крутенку вернулся он повеселевший.
Жизнь Сереброва опять пошла по накатанному кругу: Ольгин не спешил отправлять его в колхоз. Снова Серебров слонялся с громогласным магнитофоном на площади Четырех Птиц. Он страшно обрадовался, когда вдруг увидел на затянутом гусиной травкой пустыре Евграфа Ивановича Соколова. Простоволосый, седеющий, в синем спортивном костюме, председатель райпотребсоюза играл с породистой звериной, пегим сеттером-лавераком. Серебров побежал на этот пустырь.
Он хорошо помнил заповедь охотников, усвоенную от отца: можно обругать владельца собаки, но нельзя худо отозваться о самой собаке, если не хочешь нажить смертельного врага. А тут и не надо было кривить душой: прекрасный пес был у Соколова.
