— Урод? Что за урод?
— Да не знаю, толи холерный, толи чумной. Хотя не чумной, язв на нём не было. Выскочил из болота, конь поскользнулся и упал на бок, на стремя.
— Из болота? — Удивился Ёган. — Неужто водяной?
— Да почем мне знать? Больной весь, уродливый. Толи желтый, толи серый. У вас раньше таких видели?
— Слыхом не слыхивал. Даже от стариков.
— Ну и черт с ним, готовься к барону ехать.
— Я готов.
— Кольчугу наденешь и меч возьмешь.
— Ох, господин, меня аж потом прошибает. Неужто я меч привяжу? Прям как благородный.
— Ты молись, дурень, чтобы им пользоваться не пришлось.
— А что, может, придется?
— Всякое может быть. Я уже стольких людей барона побил, что он и осерчать может.
— А что будет, если осерчает?
— Меня убьют, тебя повесят, — абсолютно спокойно ответил Волков.
Ёган молчал, смотрел на него чуть растерянно.
— Ну что ты глазами хлопаешь? Уже и меч не в радость? — Смеялся солдат.
— Ну…
— Да не бойся ты, Бог милостив.
— В том то и дело, что ко мне не очень то.
— И что ж теперь? Не пойдешь со мной?
— Да как же не идти? — Ёган вздохнул. — Пойду. Мне теперь деваться некуда. Я теперь с вами до гробовой доски.
— Тогда давай одеваться будем. Сегодня сходим к барону, а завтра поутру, по тумау, уедем отсюда. Ты все свои дела сделал?
— Ага. Баба моя в монастырь пойдет, а дети, корова и надел брату. Так что поутру уедем.
— Вот и славно. Бриться давай.
В харчевне никого не было. Хильда носила горячую воду, делала ироничные замечания.
— Ой, прям как незамужняя готовится к ярмарке, и моются, и моются.
— Не смей меня сравнивать с бабами, — заметил солдат. — Получишь у меня.
— Ой, напугали.
— Не разговаривайте, господин, я вас порежу, — пыхтел Ёган, брея Волкова.
Брил он неловко, но старательно.
— Да не скреби ты так, кожу соскребешь.
— И то верно, — заметила ехидно Хильда. — Кожа-то у твоего господина нежная.
— Уйди отсюда, — рявкнул солдат.
— Так я воду принесла.
— Принесла и убирайся.
— О Господи, ну прям, в самом деле, как девки перед фестивалем. Осталось только ножкой топнуть.
— Уйди, — зорал Ёган, — сейчас дрын возьму!
Брунхильда чуть не бегом кинулась прочь, продолжая дразниться и смеяться.
А Ёган добрил солдата и спросил:
— Мне тоже побриться?
— Щеки и подбородок выбрей. Усы оставь.
— Ага.
— Потом руку мне разбинтуй.
— Так монахи не велели.
— Разбинтуй. Не хочу со стянутой рукой, как калека, в замок идти.
— А что, думаете, она может пригодиться?
Солдат чуть подумал и ответил:
— Ну, если дойдет до того, что она мне понадобится, то потом она мне точно не понадобится.
