– Вы знаете Севастополь, майор?
– О, очень хорошо. – Он указал куда-то влево. – Все самолеты исчезли. Там был аэродром. Ничего не осталось. И сигнальная станция покинута. – Он пригладил рукой усы. – Я видел такое и раньше. И все же завтра и красные, и белые могут вернуться, начнутся бои на улицах, а на пристанях появятся беженцы.
– Вы все еще надеетесь сойти на берег?
– Нет, нет. Здесь теперь как в Ялте. Разве эта тишина не ужасна? Когда замечаешь такое, то можно быть уверенным: где-то поблизости гора трупов. – Он расправил усы. – Как будто здесь появилась чума. И повсюду будет то же самое через год или два. Вся Россия вымерла.
Мы услышали, как слабый ветерок шумит в оснастке, как он раскачивает потрепанные флаги, бьющиеся о мачты. Потом до нас донесся звон корабельного колокола – начинался обед.
Примерно в час тридцать в порту послышался шум, и некоторые из нас, включая миссис Корнелиус, вышли из салона. От большого желтого причала отходил старый паровой катер. Он хрипел и плевался, как те лодки, за которыми я часто наблюдал летом, когда отдыхающие в Одессе отправлялись на прогулки, или как те речные пароходы, которые я когда-то чинил для армян в Киеве. Из трубы валил густой черный дым, а двигатель издавал такие звуки, словно его части были скреплены только древними остатками застывшей нефти. На корме стоял русский офицер средних лет в зеленом пальто и каракулевой шапке, его лицо побелело от холода. На носу катера застыл французский пехотный капитан. На нем была полковая фуражка, но при этом он весь закутался в лисью шубу. Британский моряк в обычной форме, стоявший у руля, с удивительной ловкостью подвел судно прямо к нашему кораблю. Офицеры ухватились за веревки, сброшенные членами нашей команды. Когда катер пришвартовался, они взобрались по лестнице и обменялись приветствиями с капитаном. У меня сложилось впечатление, что в Севастополе не осталось живых людей, кроме этих троих. Некоторые из наших матросов спрашивали о чем-то рулевого, но я не мог разобрать его ответов. В тот момент британский линкор, теперь находившийся у нас за кормой по правому борту, подал признаки жизни. Он был полускрыт туманом, и потому резкий звук боцманского свистка произвел еще большее впечатление. Потом один раз взвыла сирена. Ощущение полнейшего одиночества слегка развеялось. Люди начали заговаривать с русским офицером, справляясь о судьбе родственников, о новостях с фронтов гражданской войны. Они хотели узнать, что творилось в порту, но офицер просто пожал плечами и скрылся в капитанской каюте.
