Однако к чувству радостной гордости примешивалось горькое чувство одиночества. Он заставлял себя ходить вместе с Черных в клуб, знакомился там с девушками, но, к удивлению своего друга, тотчас же становился молчаливым и пасмурным.
Довольно часто Александр посещал клубные вечера и дискуссии. Это было время, когда оппозиционеры, вербуя себе сторонников, выступали в заводских и вузовских клубах, в совпартшколах, на рабфаках. Александр терпеливо слушал их нервические выступления, крикливые реплики, бесконечные споры и удивлялся тому, как иногда простые, малограмотные рабочие одним ловко сказанным словом разбивали самые хитроумные филиппики оппозиционеров и выпроваживали их из зала.
Такую сцену Александр наблюдал однажды в небольшом клубе завода «Серп и молот», где от имени оппозиции выступал некий Трухачев.
После выступления мрачного, каркающего, как ворон, Трухачева попросил слова молодой рабочий-литейщик. Это был ничем не примечательный белобрысый парень в серой робе, с черными, изъеденными металлом руками. Сунув за пояс кепку, он вышел на сцену и заговорил, повернувшись к Трухачеву:
— То, что вы тут рассказывали, мы уже слышали не раз: и это, мол, у нас плохо, и этого не хватает, и в мировой революции задержка произошла. Словом, если сказать попросту, на всякие подковырки и укусы вы — образованные люди. А вы вот выйдите сейчас и скажите: что нам, рабочему классу, надо делать? Только точно и ясно скажите. Разойтись с крестьянством? Этого вы желаете? Так на это рабочие не пойдут.
— Правильно, Вася! — закричали из зала.
— Погодите! — отмахнулся литейщик. Он шагнул ближе к столу и отчеканил: — Нам хорошо известно, чего вы желаете, что прикрываете своим бузотерством. Поэтому надевайте пальтишко — на дворе холодно, — берите вашу котиковую шапочку и катитесь отсюдова!
Аплодисменты заглушили белобрысого литейщика. Вняв его совету и видя настроение рабочих, злой и сконфуженный докладчик, пятясь, ретировался за кулисы.
Александр возвращался домой один. На предпоследней остановке он вышел из трамвая и, делая круг, медленно пошел к Красной площади. Стоял ясный морозный вечер. В небе, резко очерченная, полная, светила луна. Голубоватые лунные отсветы, неясно смешиваясь с желтыми огнями города, создавали странное розовое, ровное свечение в котором неподвижно темнели силуэты редких деревьев, сверкали снеговой выпушкой карнизы домов, радужно вспыхивали натянутые над улицами трамвайные провода.
