— Ругатели, обдиралы? — спросила старуха.
— Еще того хуже! — ответил Володя, и вдруг лихой его тон куда-то исчез, голос дрогнул. — Собаки, сволочи, свиньи! — воскликнул он. — Женщин, детей гонят, как скот, бьют сапогами… а ты, разведчик, терпи! Тебя обучали все видеть и словно не видеть, ничему не удивляться, держать себя в руках… Вот ты попробуй на деле держать себя в руках, когда они будут зверствовать у тебя на глазах… Попробуй-ка сам…
— Ну и что? — спросил я, положив ему на плечо руку. Я понял без слов, что случилось.
— Ну вот… — сказал он, достав из кармана какой-то желтый бумажник, которого я никогда у него не видал.
Все с любопытством склонились над бумагами, когда я их стал развертывать. Прежде всего мы увидели бравого молодца в пилотке и с усиками, глядевшего с фотографии самодовольно и нагло. Потом, разбирая текст, я прочитал: «Капитано Альберто-Николо-Пьетро Карини».
— Он итальянец, должно быть, — сказал я.
— Он был просто сволочь без всякой нации, просто фашистский палач и… насильник…
— Чем же ты его?
— Просто так — кулаком и за глотку… — Володя в волнении умолк.
Мы смотрели на нашего дорогого, на нашего самого молодого друга с нескрываемым восхищением и уважением.
— Отплатил ему, значит, за женские слезы? — спросила и старушка, внезапно вмешавшись. Она материнским движением погладила по плечу Володю.
— Тебе придется, Володя, явиться с этим бумажником в штаб. Может быть, важно знать, что на нашем участке итальянцы, — сказал я, перебирая фотографии женщин, письма, какие-то документы.
— Ну и что же, я вплавь, — сказал Володя.
Второй разведчик, Сережа, глядел на товарища с завистью: он ходил не так далеко, как Володя, и ограничился расспросами беженцев.
— Давай закуси, да и пойдешь! — сказал я Володе.
— Я так, — возразил он, вставая с травы.
— Товарищ Толстов, я вам приказал закусить, — по-командирски официально потребовал я.
— Есть закусить, товарищ сержант, — ответил Володя.
Пока мы говорили, наступили глубокие сумерки, и тотчас одна за другой по дороге стали сходиться машины к бывшему мосту.
— Эй, товарищи, где же теперь переправа? — крикнул один из водителей, направляясь к нам.
— Тю-тю переправа! — пошутил Сергей. — Придется вам снять штаны и отправиться вплавь.
— Ну, брат, врешь. Шутки плохие, ребята, у вас… А брод не искали? — спросил водитель.
— Места тут глубокие. Кто же его знает, где может быть брод! — ответил я.
Я знал, что на этом берегу осталось немало людей, лошадей и машин. Брод был бы для них спасением жизни и чести. Брод был бы спасением от насилий и для той части гражданского населения, которая не успела уйти от фашистов.
