С. Трёбст различает четыре типа памятования в «Восточной Европе», связанные с переоценкой коммунистического прошлого: 1) где присутствует антикоммунистический консенсус (страны Балтии); 2) где такой консенсус отсутствует (Польша, Венгрия) и коммунистическое прошлое является предметом острых дебатов; 3) где общество равнодушно к этой проблеме или к ней наблюдается амбивалентное отношение (Румыния, Болгария); 4) где коммунизм не утратил легитимности (Беларусь, Молдова)[114].
Заметим, что процесс преодоления коммунистического прошлого или его переоценки не был линейным и одновекторным. В середине 1990-х радикальное отрицание коммунистического прошлого несколько поутихло перед лицом резкого перехода к рыночной экономике, а благая весть о приходе капитализма, прозвучавшая на развалинах социальных благ социализма, заставила часть населения начать ностальгировать о «стабильности». Анализ данных Евробарометра, собранных в пяти восточноевропейских странах (Болгария, Венгрия, Румыния, Чехия, Словакия) накануне и во время вступления в Евросоюз (2004–2005), показал наличие статистически существенных сегментов населения, испытывающих «ностальгию по коммунизму»[115].
В 2009 году 57 % респондентов в Восточной Германии высказывались в пользу ГДР, а 49 % утверждали, что в «той стране» хорошего было больше, чем плохого. «Остальгия» охватила не только людей старшего возраста, живших в ГДР, но и молодежь[116]. В Румынии в 2010 году 44 % респондентов считали коммунизм хорошей, но неправильно воплощенной идеей[117], в Польше ностальгия по правильному коммунизму также охватила разные возрастные группы[118].
Разумеется, эта ностальгия локализовалась преимущественно среди людей старшего возраста и среди социальных групп, испытывающих негативные последствия свободного рынка. Если говорить о молодежи, нельзя исключать влияния моды и склонности к радикальным идеологиям. Упоминание об «остальгии» в «Восточной Европе» указывает на то, что не следует изображать «декоммунизацию» в этом регионе как линейный, сплошной процесс, единодушно поддержанный всем обществом.
С ситуацией «посткоммунизма» тесно связана модель саморепрезентации, основанная на идее «посттравмы». Культурные и политические элиты всех «посткоммунистических» стран демонстрируют завидную готовность к исполнению затертой от частого исполнения арии о страданиях своей нации во времена коммунизма и к соревнованию с соседями на тему, кто больше пострадал. Заметим, что тема наибольшей жертвы не связана лишь с «декоммунизацией». Это часть культурной традиции, зародившейся во времена становления национальных историй «неисторических наций»: образ «нации-жертвы-борца», столь популярный в регионе, в некоторых случаях имеет более чем полуторавековую историю, достаточно вспомнить в качестве архетипа Польшу как мессию — образ, созданный романтическим национализмом XIX века.
