Стояло раннее утро. За полукруглыми окнами Пенного зала лил дождь, столы пока что пустовали. Коррин завтракал овсяной кашей с медом, Гиральд и Дюг предпочли холодную телятину со свежим луком.
— Говорят, в стране голод, — сказал Коррин, глядя на то, как Двухголовый уплетает нежное мясо.
— Угу. Я тоже слышал, — прочавкал Гиральд. — Годы гроз и все такое.
— С голодом пускай разбираются крестьяне, это они растят еду, — сказал Пьерриг, ломая горячий белый хлеб. — Что дальше, Гвин?
— Надо подкупить слуг. Я займусь этим, а ты, Дюг, поговори с кальдийцами.
— С чего мне это делать?
— С того, что рыцарю инквизиции они доверятся скорее, чем просто рыцарю. Хотя с твоего языка слетает столько проклятий, что, быть может, и правда лучше мне.
— Не греби на себя так много. Я поговорю, если надо.
— Вот и славно, — Коррин отставил пустую миску. — Постарайся узнать, есть ли в башне другие воины, кроме паладинов. Кстати, ты ведь служишь архиепископу. Скажи, что его святейшество переживает за безопасность Наместника и надеется выделить солдат инквизиции для охраны. Что-нибудь такое.
— Ты всех считаешь глупее себя, не так ли? — осведомился Пьерриг, злобно глядя на Коррина. Бельмо на глазу придавало ему жуткий вид.
Корр пожал плечами. Он и впрямь не страдал от недостатка самоуважения, и частенько оказывался сообразительнее многих. Поэтому, не желая разгневать вспыльчивого Дюга, ничего не ответил.
— Ладно, мне пора на пост, — Гиральд отломил кусок хлеба с собой и поднялся. — Приходите, если будут новости.
— Хорошо, — Коррин тоже встал. — Мне нужно в западное крыло, там есть человек, который сможет помочь нам в бою. Вы идете, сир Пьерриг? Кальдийцев тоже разместили в западной части.
— Идем. По дороге расскажешь, с какого хрена ты такой самоуверенный.
— Потому что удача всегда на моей стороне, дружище.
— Ты уверен?
— Как в том, что каждый день восходит солнце, — улыбнулся Коррин.
Чтобы из Пенного зала, который находился в центре Кроунгарда, добраться до западного крыла, требовалось преодолеть немало лестниц и переходов, включая Морскую галерею, отделанную галькой со дна Скованного моря. На стенах там висели чучела рыб — от известной всем сталепёрки до редкого сабленоса, громадной рыбины с кривым костяным наростом на голове. Говорят, эти рыбы были жутко глупыми и сами всплывали к лодкам рыбаков, так что их можно было брать голыми руками. Потому их почти не осталось.
Но даже эти рыбы показались Коррину не такими глупыми, как молодой дворянин, в полный голос рассуждающий о том, что значил платок на руке Бесхребетного.
