— Элизабет, — шептал он, спускаясь по ступенькам все ниже и ниже, пока веревка, о которой он уже забыл, не сдавила его пояс. Он посмотрел вверх и увидел высоко над собой бледное пятно — лицо Коннелли.
— Какого черта ты там забыл, док? — прокричал Коннелли разъяренным голосом, а затем Гарнер, едва ли не против собственной воли, начал подниматься обратно, к свету.
* * *
Не успел он выбраться наружу, как Коннелли схватил его за воротник и швырнул на землю. Гарнер попытался встать, но Коннелли пинком сбил его с ног, его лицо со светлой бородой было искажено от бешенства.
— Ты тупой сукин сын! Ты что, хочешь, чтобы мы все тут передохли?
— Отвали от меня!
— Из-за псины? Из-за чертовой псины? — Коннелли попытался пнуть его снова, но Гарнер схватил его за ногу и покатился по снегу, повалив за собой. Двое мужчин сцепились в снегу, несмотря на то, что толстые воротники и перчатки делали невозможным нанести друг другу хоть сколько-нибудь серьезные повреждения.
Полог одной из палаток откинулся, и оттуда высунулся потревоженный Бишоп с озадаченным лицом. Он направлялся к ним, застегивая пуговицы на куртке.
— Прекратите! Прекратите сейчас же!
Гарнер с трудом поднялся на ноги и, пошатнувшись, сделал пару шагов назад. Коннелли тяжело дышал, склонившись на одно колено и согнувшись. Он указал на Гарнера:
— Я нашел его в трещине! Он спустился туда в одиночку!
— Это правда?
— Разумеется, правда! — воскликнул Коннелли, но Бишоп жестом заставил его замолчать.
Гарнер посмотрел на него, с трудом вдыхая холодный воздух.
— Вам нужно это увидеть, — сказал он. — Боже мой, Бишоп!
Бишоп перевел взгляд на трещину, увидел крючья и веревку, уходящую в темноту.
— Ох, док, — сказал он тихо.
— Это не трещина, Бишоп. Это лестница.
Коннелли в два шага очутился возле Гарнера и ткнул его пальцем в грудь:
— Что? Да ты свихнулся!
— На себя посмотри!
Бишоп вклинился между ними.
— Хватит! — Он повернулся к Коннелли. — Отойди.
— Но…
— Я сказал, отойди!
Коннелли сжал губы, а затем развернулся и пошел к трещине. У края он опустился на колени и стал поднимать веревку.
Бишоп повернулся к Гарнеру.
— Объяснись.
Весь энтузиазм Гарнера мгновенно испарился. Он почувствовал усталость. Мышцы болели. Как объяснить ему это? Как объяснить им, чтобы они все поняли?
— Атка, — сказал он просто, умоляюще. — Я его слышал.
На лице Бишопа появилось выражение глубокого сожаления.
— Док… Атка был всего лишь псом. Главное для нас — доставить Фабера на склад.
