Шипя угрозы и понукая, она ведет этого типа на кухню, где приказывает наполнить наши рюкзаки курами, паштетами, свеклой (вареной) и рыбой. Ну и, разумеется, бутылками вина, водки и пр.
- И сигарет! - командует она. - И попробуй только сболтнуть кому-нибудь. - Все это относится все к тому же врио.
Комендант Б. имел право расстрелять нас на месте. Без суда и следствия. Ведь сейчас его, комендантский, час. Но мы в обнимку ковыляем по вымершему городку, вполголоса напевая песню военного времени - и ничего, все благополучно. Я с трудом волоку неимоверно тяжелую сумку, набитую свиными головами и ногами. Кровь капает на щербатый тротуар, тихо накрапывает дождик, не за горами и весна. Мы выходим к устью реки, садимся в гамак, качаемся и выпиваем.
После полуночи вижу: подплывает плоскодонка. Покойник лежит очень даже смирно. Кто-то застегнул его пальто на все пуговицы, поправил узел галстука. Светлая прядь волос упала на лоб - вылитый Вайдулик. Лодка зацепилась за упавший ствол ивы и встала. Долоресса Луст бережно вынимает Вайдотаса-Вайдулика, укладывает его в гамак и медленно покачивает, напевая себе под нос колыбельную из фольклора людоедов.
Потом мы садимся в лодку. Сидим, как две тени, - один на носу, другая на корме. Не производя и малейшего шума, выплываем на середину реки. Она черна, лишь с оконцами созвездий.
Я привязываю Долорессу, делаю еще несколько глотков водочки, закусываю вяленым мясом и вспоминаю, что невзначай захватил тетрадку, там... Ну да, когда волокли Вайдулика к лодке, из нагрудного кармана пальто выпала тонкая синяя третрадь. Теперь я достал ее и принялся разбирать еле видимые в лунном свете слова:
Шел третий день нашего лыжного похода вдоль реки. Подтаявший снег по ночам смерзался в наст, на склонах близ родников блестела наледь. Река текла вровень с берегом. Рыбачьи тропы оказались под водой, идти было трудно. Поэтому никто нас не останавливал, не требовал показывать ни пропуск, ни паспорт, ни половые органы.
Про кого это? Да ведь про нас с Долорессой Луст, про нас, ну, конечно, про нас, думаю я, пока лодка медленно погружается в черную воду. А звездные окошечки знай светятся да светятся... Это и странно... именно это самое странное... это и есть...
1992
Из жизни
Я думал, таких мест на свете нет давным-давно — замшелых, унылых, как горе-злосчастье, серых, точно шифер, злых, как пьяная песня, когда ее тянут от безысходности, ярости и полного наплевательства, из последних сил, надсадно, хрипло, с остановками на откашливание, отхаркивание, исполняясь новых сил и посылая свой зов сквозь пустыню полуночи в сторону Польши.
