Андрюшины учителя хорошо о нем отзывались: "хороший мальчик, тихий, прилежный, скромный, всегда вовремя приходил на уроки, хотя жил далеко от школы; довольно хорошо учился, для своих лет развитой и любознательный". И еще: "никого не обижал, его не надо было наказывать; честный, никогда ничего не крал".
Но был и такой отзыв: "Немного задумчивый, замкнутый, хмурый, любил одиночество, в домашней жизни несчастливый". Последнее замечание не относилось к плохому с ним обращению, а к его размышлениям о незаконности его рождения и к его мечтаниям об отце-защитнике.
Женя Чеберяк, закадычный друг Андрюши, описывал его следователю следующим образом: "Хороший мальчик, никогда не дрался, мать его, иногда его била, но не сильно, отчим не наказывал". Андрюшины школьные товарищи показывали, на суде в таком же духе: "Надежный товарищ, не доносчик, - тихий, скромный".
Тетка Наталия умерла вскоре после убийства; она знала, что больна чахоткой и все-таки работала из последних сил, чтобы содержать мать и помогать Андрюше; ужасная его смерть ее убила.
Показания ее читали на суде, и, как и можно было ожидать, она была самого лучшего мнения о своем племяннике; она с особым удовлетворением отмечала, что Андрюша и его семья не ели мясного во время поста; факт этот мог казаться несущественным в семье, где вообще редко видели мясо или же, наоборот, приобретал значение, если во время поста вдруг представлялось искушение.
(40) Андрюшина бабушка, напоминающая Горьковскую, в его знаменитой автобиографии, пережила свою дочь, и в шестьдесят четыре или пять лет (она сама точно не знала своего возраста) осталась без средств к существованию.
Она и дочь ее, Александра, Андрюшина мать, выступали на суде как самые волнующие и трогательные свидетели; простые, безграмотные, честные, прямые они устояли перед напором прокурора, толкавшего их на антисемитские выпады.
Мать, будучи объектом самого глубокого сочувствия как прокурора, так и всех тех, кто эксплуатировал смерть Андрюши в своих собственных целях, отказалась от роли навязываемой ей Союзом Русского Народа и не приняла участия в подстрекательствах к погрому.
Защитник спросил ее на суде: "Когда вы давали показания, спрашивали ли вас, кого вы подозреваете в убийстве?" - Она ответила: "Да, но я никого не подозреваю". Она отвечала в настоящем времени, несмотря на двухлетнюю агитацию вокруг имени ее сына, будто бы павшего жертвой кровожадных евреев.
