— И не только… — как бы про себя опять прошептал Гриша и отчаянно вскинул голову, как бы на что-то решившись. — А теперь… а теперь… — Голос его набирал силу, расцветал всеми цветами радуги, в нем звучало мощное торжество «Оды к радости». Финал он выпалил во всю мочь: — А теперь МЫ!
— Что — мы? — не понял я.
— Мы! Мы! Мы должны оказать человеку помощь! Мы должны дать ей шанс выжить! Нет, мы обязаны! Все вместе! Сообща! Мы станем ей семьей! — вскричал Гриша, возбуждаясь все сильнее и сильнее. Вскочил с табуретки, с грохотом опрокинув ее на пол, замахал руками и забегал по кухне.
— Да пусть живет, чего ты, я не против, — сказал я миролюбиво, поднимая табуретку.
— Ты не понимаешь! Ты не понимаешь! — завопил Гриша.
Он полез в карман, начал судорожно в нем рыться, выбрасывая оттуда какие-то грязноватые скомканные бумажки, одна из которых упала в его недопитую чашку и поплыла по воле чайных волн от одного бортика к другому быстрокрылой бригантиной. Гриша ничего не замечал и продолжал бормотать что-то себе под нос, наконец вытащил сложенный вчетверо более-менее чистый лист бумаги и сунул мне под нос.
— Вот! — слегка задыхаясь, сказал Гриша. — Посмотри.
Я развернул лист. С левой стороны в столбик были написаны наши имена в алфавитном порядке: «Алена. Виктор. Григорий. Денис. Наталья. Ольга. Мое имя». Подле каждого имени стояла маленькая черточка. После черточки — полная строка точек, проставленных трудолюбивой Гришиной рукой.
— К сожалению, не знаю имен его коллег по кафедре, — сказал Гриша.
— Ну как же, — рассеянно отозвался я, вертя листок в руках. — Мосечкин. Луговая. Коровякин. Милочка, секретарша Коровякина. А что это вообще такое?
Я протянул листок ему обратно.
— Как что? Как что? — заверещал Гриша. — Подписной лист!
— ?
— Подписной лист, что тут непонятного? Каждый из нас подпишется на определенную сумму в пользу Жени и ее детей. Пустим по кругу. Потом пойдем к Нему на работу. Там должны войти в положение. Все-таки такой уважаемый человек, бесценный сотрудник, выдающийся…
— Ты что, совсем сбрендил?
Гриша подпрыгнул на месте. Он не ожидал от меня такой реакции.
— Сбрендил?.. — пролепетал он самым жалким образом.
— Во-первых, что это за чертова дохлятина? — Я потряс в воздухе подписным листом.
— Почему дохлятина?
— Потому что тебе не двести лет, пускать по кругу подписные листы. Считаешь, что мы должны помочь твоей драгоценной Жене, собери всех и скажи по-человечески.
Гриша надулся и забормотал что-то маловнятное. Из его бормотания я понял, что его обидела формулировка «твоя драгоценная». Он счел ее пренебрежительной по отношению к Жене и оттого оскорбляющей ее личное достоинство. Я продолжал:
