______________ * Гульябаны - мифический дикий человек, обитающий в горных лесах, здесь чудовище.
Мошу проснулся, открыл глаза и захихикал.
- Смеешься, Мошу? Думаешь, если меня зовут татарин Темир, так у меня на плечах головы нету?
- Есть, дорогой, есть, - Махмуд легонько ткнул Мошу в бок, гляди мол, как я его сейчас разыграю... - Есть, да еще какая, с лошадиную, небось, размером! Вот только в нем размягчение мозга произошло, подтаял он у тебя маленько! - Они с Мошу расхохотались и ждали, что Темир разразится каким-нибудь смачным ругательством, как всегда и по-татарски, и по-русски, но Темир, против обыкновения, и бровью не повел. Он помолчал немного и снова за свое:
- Айя, Махмуд! - сказал он. - Ты человек ученый, на три деревни единственный фельдшер, райкому ровня, не меньше. У кого что заболит - за тобой посылают. Но ты ведь пустомеля, Махмуд! И знаешь, почему?
- Почему? - построжавшим вдруг голосом справился Махмуд.
- А потому, брат, что ты горя не видел.
- Это я горя не видел? - Махмуд повернулся к Мошу, словно призывая его в свидетели. - Слыхал, что мелет? Да я с пяти лет отца-матери лишился. Доныне бабушку свою единственную без слез вспомнить не могу. Или это, по-твоему, не горе?
- Ну, лишился, а дальше что?
- А дальше - родственники меня подобрали, тетка по матери...
- Ну, а дальше?
- А что дальше? Кормила, одевала, растила... Царство ей небесное, да полнится светом могила ее... Эй ты! - взорвался вдруг Махмуд. - Кому я что худого сделал, а? - в голосе у него звучала обида.
- Опять ты ни черта не понял! - засмеялся Темир. - Я о другом толкую, Махмуд. Есть люди, от рождения горемычные, а есть, что родятся беспечальными, так и живут всю свою жизнь беззаботно. Ты - из последних, Махмуд.
- Что же делать прикажешь? Плакать и рвать на себе волосы, что негры друг в дружку стреляют?.. Сегодня по телевизору видел... кошмар!..
- Ну вот! - тряхнул головой Темир. - А я тебе о чем толкую? Черные истребляют черных, белые - белых, а почему? Потому, братец ты мой, что человеки человечность свою потеряли, чудищами стали. Дикими, что тот гульябаны.
Не ожидал Махмуд такого поворота, даже голова у него разболелась. Нет, не то говорит Темир - путаник, то по подкове ударит, а то по гвоздю.
Про кого в ваше время можно сказать, что горя не видал? Про кого ни скажи, выйдет ложь. Каждый несет бремя своих бед, но один терпит и выглядит беспечным, а другой пополам ломается, на четвереньки становится, воет и скулит. Махмуд вспомнил детишек военной поры, как они в затемненных своих хибарках ели жмых при свете коптилки. Жмых раздавал по домам амбарщик Муса. Ножницами отрезал... Ели жадно, неутоленно, и не наедались. Что же это, как не горе... Так и хотел сказать Темиру, но отвлекся вдруг мыслью, вспомнил своего городского родственника, желтое, как жмых, лицо его, запавшие глаза, оно это больное лицо, вдруг замаячило перед глазами, замерцало, как заоблачный лунный свет, что вот-вот исчезнет, растает, закроется тучей.
