Бывают лица, рассказывающие все тайны своих Хозяев.
Вот и глаза дамы, сидевшей напротив, приглашали в потусторонний и отнюдь небезопасный мир. Приопущенные верхние веки скрывали половину зрачка, склеры внизу мертвенно белели. Лицо обещало невозвратное путешествие по неведомому. Складывалось ощущение, что и она сама полностью не возвращалась в мир Яви.
И когда объявили следующую станцию «Красносельская», то туристка, очнувшись, выпрыгнула из дьявольского хоровода с криком:
«Стоп, стой!!! Опять черти закрутили, проехала!»
И объяснила, что держит путь в Матросскую тишину, и теперь опоздает, потому как на «Комсомольской» была забита стрелка с корешем, с которым она планировала дальнейший вояж, а в отрыве от него гармонии нет. Да-да, она так и сказала:
«Мы ж с ним, как сизари… Скучаем, когда не рядом.»
А сидевшему рядом гражданину в нарядном хаки выдала, телепатически полученное:
«Вы тоже ж туда же…»
Закамуфлировавшийся сказал: «Ам-ммм» и побагровел
Взор Миккипедалькина вспыхнул, сердце, не поместившись в груди, забилось уже в горле, рот наполнился слюной, как при воспоминании о лимоне… Микки глубоко вдохнул, и:
— Микки, я — Микки, — он ещё раз затянул в себя воздух, раздувая грудную клетку. Сладость разлилась по телу. Тепло, опустившись вниз, воспламенило нашего героя.
— Нина, я — Нина, — прошелестела златовласая чаровница, на вдохе подавшись навстречу и распахнув глаза так, чтобы в них целиком поместился образ Прекрасного…
Но тут Микки звучно и громко выдохнул, наклонив голову к убегающему вниз плечу, взбрыкнул бровью, языком поискал во рту мгновенно пропавшую слюну, всплеснул рукой и отшатнулся, моментально сдувшись. Услада сменилась горечью, а пламя оставило горстку пепла.
…
Мы же имеем возможность пробраться к внтуренним дневникам Микки и кое-что узнать о причинах этой метаморфозы.
Жертвой детсадовской красавицы Нинки чувствовал себя Миккипедалькин по сей день. Тогда, больше 30 лет назад, Нинка его отвергла, отдав своё сердце и внимание сопливому Ваське Ремизову. Васька Ремизов был на полголовы выше Микки, был развязным, носил брюки, а не шортики с колготками, дрянного цвета, в которых блистал Микки. Васька курил соломинку, шмыгая носом. Васька, шаркая ботинками, подваливал к Нинке. Нинка же складывала руки замочком, сверлила землю мыском босоножки и жеманно хихикала.
Микки хотел быть в такой же картине. Хотел, но не мог.
И тогда, 30 лет тому назад, в тёплый августовский вечер, Микки дал себе крепкое детское слово мстить отвержением любой встретившейся на его жизненном пути Нинке.
