Мегрэ поднялся, пожал лаборанту руку и сказал вполголоса:
— Спасибо, мальчик. Теперь верни мне письмо.
Мегрэ что-то буркнул на прощание и вышел. Едва дверь за ним закрылась, кто-то с восхищением сказал:
— После такой оплеухи он держится неплохо!
Все знали, что Мерс обожает Мегрэ, и когда он посмотрел на говорившего, тот сейчас же умолк и углубился в анализ, которым занимался.
Париж выглядел так, как выглядит всегда в мрачные октябрьские дни. Серое небо было похоже на грязный низкий потолок. С него сочился тусклый свет. Ночные дожди оставили на тротуарах непросыхающие лужи, и у нахохлившихся прохожих был вид людей, еще не примирившихся с тем, что лето кончилось и близится зима.
Всю ночь в префектуре полиции печатались распоряжения и приказы, и курьеры доставляли их в комиссариаты. По телеграфу распоряжения были переданы всем постам жандармерии, в таможни и железнодорожной полиции.
Агенты в штатском, снующие в толпе, регулировщики уличного движения, постовые, сотрудники автоинспекции и отдела охраны нравственности — все знали наизусть словесный портрет беглеца и вглядывались в лица людей в надежде найти его.
Его искали по всему Парижу, искали на окраинах и в пригородах. На автомагистралях жандармы проверяли документы у бродяг и нищих.
В поездах, на пограничных заставах путешественников расспрашивали гораздо настойчивее обычного, и они удивлялись.
Разыскивали Жозефа Эртена, приговоренного к смерти судом присяжных департамента Сены, сбежавшего из тюрьмы Сайте и исчезнувшего после драки с инспектором Дюфуром в бистро «Белая цапля».
«В момент исчезновения у него в кармане оставалось не более двадцати двух франков», — говорилось в ориентировке, подписанной комиссаром Мегрэ.
А сам он, выйдя из Дворца правосудия, даже не зашел к себе на набережную Орфевр. Он сел в автобус, доехал до площади Бастилии и поднялся на четвертый этаж большого дома, стоявшего на улице Шмен-Вер.
В квартире пахло йодоформом и куриным бульоном. Непричесанная, небрежно одетая женщина воскликнула:
— Ах! Он так обрадуется, что вы пришли!
В маленькой спальне лежал инспектор Дюфур, растерянный и унылый.
— Как дела, старина?
— Так себе. Похоже, волосы на шраме не вырастут, придется носить парик.
Как и в лаборатории, Мегрэ кружил по комнате, словно не зная, куда себя девать. Наконец буркнул:
— Ты сердишься на меня?
В дверях стояла г-жа Дюфур. Она была еще молода и недурна собой.
— Разве он может на вас сердиться? Он как проснулся, говорит только об одном — как вы теперь выкарабкаетесь. И требует, чтобы я бежала звонить вам.
